Олимпиадное сочинение по литературе по произведениям Аркадия и Бориса Стругацких "Путешествие по первому кругу" ученицы 11-2 класса школы N 239 Бармичевой Наталии преподаватель: Соколова Л.В. * 1 * "Ты должна делать добро из зла, потому что больше его делать не из чего." Р.П.Уоррен Холодно, чертовски холодно... Земли не видно: вся она скрылась под дряблой серой шкурой, которой цепляет прохожих за ноги. Земли не видно, и уже не будет видно никогда: она умерла. Как сейчас, должно быть, хорошо в горах, где-нибудь далеко-далеко от города. Только бесконечная голубизна и белые-белые вершины... Что ж, я отправляюсь в путь: пусть я буду невидима, но я увижу жизнь людей, увижу, как они разбираются в ней, и, может быть, сама раз- берусь в своей... Я - в отеле "У погибшего альпиниста". Как здесь спокойно и ти- хо, и даже хорошо, что отель отрезан от города обвалом. Можно ни о чем не думать... И Петер Глебски внушает доверие и уважение: пожалуй, это - единственный трезво мыслящий здесь человек: не поддается всеобщей кутерьме, пытается разобраться в происходящем... Да, я не понимаю, что происходит, как объяснить убийство, прои- зошедшее здесь никак не вяжется со здравым смыслом. Странное пове- дение Мозесов, Симоне... Но даже я, когда все выясняется, могу по- верить во что угодно: куклы, зомби, оборотни... Разумеется, есть вещи, которые человеческий разум отказывается воспринимать. Но го- раздо страшнее, когда человек остается при своем заведомо неверном мнении. Инспектор Петер Глебски отказывается, вполне обоснованно, пове- рить в каких-то пришельцев. И находит иное объяснение происходяще- му: банда, зомби, убийства. Но когда обитатели отеля смогли заста- вить себя поверить в это, когда выяснилось, что поверившие в при- шельцев до них еще и смогли извлечь для себя пользу, когда оказа- лось, что спасать и обвинять надо совсем других, Глебски так и не смог справиться с собой. И малодушный страх, и тупое следование схеме, установленным порядкам... "Это просто самоубийство - верить!.. Да я просто не имею права верить! Это значит взять на себя такую ответственность, на которую я не имею никакого права, которой я не хочу, не хочу, не хочу!" Это - отказ признать то, что от самого человека хоть что-то за- висит, отказ пересилить самого себя, собственную привычку быть в стороне, привычку к равнодушию. Глебски поплатился: на его глазах, по его вине погибли живые существа, пусть даже из другого мира. И ему пришлось жить с памятью об этом. Но кому до этого есть дело? Все мы здесь ни при чем, нас это не касается. Что мне еще остается? Я все видела: и такое человеческое мышле- ние не ново: "...как бы чего не случилось, если я поверю в то, что не вяжется с инструкцией." Прощайте же, хозяин Сневар, я покидаю ваш отель. Ваши горы и ваше небо не спасли это место от человеческого равнодушия. * 2 * Я погибнуть не боюсь, Но точно знаю, что вернусь: Пусть через сто веков В страну не дураков, а гениев. И поверженный в бою Я воскресну и спою На первом дне рождения Страны, вернувшейся с войны. И.Тальков На календаре - весна, но какая же это бессовестная ложь! Я была права: земля действительно умерла: по-прежнему холодно и темно; солнца нет - его попросту выключили и забыли, что оно не тот жел- тый трехкопеечный кружок на календарной фотографии... Все врут ка- лендари... В какую же дыру занесло меня? Где я теперь? "К западу - неогляд- ная сине-зеленая пустота - не море, не небо даже... Сине-зеленое Ничто. К востоку - неоглядно, вертикально вздымающаяся твердь с желтой полосой уступа, по которому тянется город." Этот город не найти ни на одной карте, само его существование под вопросом. Но вот люди, населяющие его абсолютно реальны, хотя и очень странные. Кто они, возящиеся там, в грязи, с мусорными ящиками? Разного возраста, разных национальностей: немцы, русские, американцы, японцы, евреи - они даже из разных времен. Говоря меж- ду собой, каждый из них уверен, что говорит его языке. Я сама, вслушиваясь в их речь, понимаю все! А, может быть, это - один большой сумасшедший дом? Тогда все происходящее проясняется. Но что, если нет? Откуда тогда взялось все это? Постоянно звучит сло- во "эксперимент". И мне сразу вспоминаются подопытные крысы. А лю- ди? Так уж ли трудно убедить человека участвовать в чем-то во бла- го всего человечества, во имя товарища Сталина или, просто, за свободный Вьетнам? Или же за деньги? На что-то из этого обязатель- но клюнет. А нет,- ну, что ж - все равно через некоторое время он погибнет в бою, или стукнут по голове в подъезде, или будет сбит машиной,- владеющим временем легко это просчитать. И человека помещают в аквариум, разглядывают, опыты ставят: вода превращается в желчь, Город набивают павианами... А когда законче- ны исследования на выносливость тела, переходят на разум, волю,ду- шу... Наблюдают и за Городом в целом: то одним передадут власть, то другим. Я совершенно теряюсь в этой неразберихе: остается лишь наблюдать за реакцией других. Знает ли кто-нибудь, где мы находимся, кому мы нужны? Неизвест- ность порождает вымысел, а вымысел - страх. и все говорят об Анти- городе: "Когда у нас хорошо, у них плохо, а когда у нас что-то слу- чается, у них все идет гладко." Это же бред! Кто это - "они"? Те, кто устроил эксперимент или такие же экспериментируемые? Но знать не полагается, и пытаться узнать - тоже, потому что никто не знает, о чем узнать. Запрещено бывать на развалинах, ис- кать старые документы. Но когда пришел к власти Фриц, некогда приятель Андрея, стало вдруг все можно. И отправили экспедицию: искать пресловутый Анти- город. Но окажется, что его просто нет, что зря погибли люди, что зря потрачено время,- ради пустоты. Потому что Антигород есть суть плод человеческой фантазии. И Эксперимент включал в себя и это: сами поставили себе цель, сами сделали из идеи идола, сами сложили головы... Модель человеческого общества действует безотказно. Эксперимент включает в себя испытание каждого человека в отдель- ности: чтобы не пропустить ни одного, не просчитаться, думая лишь "по большому счету". Андрей, так веривший в Эксперимент, доброво- лец, не вникая в саму суть идеи, думает: "Что такое личность? Об- щественная единица, ноль без палочки! Не о единицах речь, а об об- щественном благе... У нас один закон - общественное благо." А вокруг него в это время царит хаос, разруха, пустые магазины и спекуляция (это в экспериментальной-то модели общества!), и Фриц подпольным способом снабжает всю кампанию продуктами; по ночам на улицы выпускают сумасшедших; у стены находят трупы тех, кто пытал- ся вырваться из адского аквариума; и профессор Дональд Купер заст- релился в день павиановского нашествия. И все это - ради абстрактного общественного блага, ради абс- трактного, ни в чем не повинного большинства. Но кто же тогда сос- тавляет это большинство, если множество гибнет? И Андрею действи- тельно повезло, что он нашел Красное Здание... Шахматная партия в мраморном, пышно изукрашенном зале, среди Людей-Которых-Нет. Ибо, где они: существуют лишь бороды, фалды, пенсне, лысины... И только когда оказывается, что играть придется людьми, близкими Воронина, живыми и ожившими, он, наконец, осозна- ет чудовищность идей "общества в целом". Когда он отдал противнику все фигуры, которых уже не было в жи- вых, и остались только живые, Андрей захотел выйти из игры. Но жизнь не остановишь, у нее выиграешь тогда, когда станешь таким же, как твой противник. А противник у Воронина сильный: с усами и трубкой, в белой полувоенной форме... Он привык играть людьми-фи- гурами. Великий Стратег не прост: "Выигрывает вовсе не тот, кто умеет играть по всем правилам, выигрывает тот, кто сумеет отка- заться в нужный момент от всех правил, навязать игре свои правила, неизвестные противнику, а когда понадобится - отказаться и от них." И Воронин проиграл эту партию, потерял все фигуры, потому что не смог принять такие правила. Но он выиграл у самого себя, потому что вышел из игры. Выдержал экзамен на человечность, выиграл у са- мого Эксперимента. У каждого - свое Красное Здание, свое испытание, и каким оно было у Изи Кацмана, у тех, кто не вышел из здания, я не знаю. Но Андрею предстоит понять и еще кое-что. Во время поисков Анти- города, которого нет, ему снова приходится отвечать за судьбы лю- дей, как в Красном Здании. И подавлять ропот все трудней, и ради чего, он сам не знает. И только тогда до него доходит суть Экспе- римента: в его руках власть, и он осуществляет ее ради самой власти, во имя и ради системы, которую придумал не он, но в меха- низме которой он является одним из рычагов... Вот и все. На этом для Воронина Эксперимент закончен, он приоб- рел так много: спасенный им на шахматной доске дворник Ван, за ко- торого никто никогда не заступался, даже сам Ван, и посмертная за- писка Дональда Купера: "Приходя - не радуйся, уходя - не грусти." И еще человечность, понимание особенности и неповторимости каж- дого, отдельно взятого человека, а не громкой идеи "Общественного блага", позволяющей все, даже убийство. Не буду грустить и я, покидая Город. Мне нужно спешить. В путь, в путь... * 3 * Словно дымка, рассвет Полоснул по глазам, Отворились курки, Как волшебный Сезам, Появились стрелки На помине легки И потеха пошла в две руки, в две руки ... В.С.Высоцкий Стало теплее. Бурая шкура под ногами растаяла и заплакала ручь- ями. Почему она грустит? Почему земля не радуется своему воск- решению? Ведь я покинула Город. Куда меня занесло на этот раз? Это - тоже город, и здесь тоже что-то не так: Хармонт и Зону разделяет граница - не только види- мая и ощутимая, но и граница человеческого разума. Зона - тот же Антигород, она - такой же экзамен на человечность. Но воспринима- ется она хармонтцами как стихийное бедствие: потрясло и перестало, можно успокоиться и забыть. Но население города мутирует, стари- ки и дети перестают быть людьми. Люди же не хотят этого замечать. И в Зону таскаются сталкеры, прино- сят оттуда "подарки" Зоны, даже не задумываясь, зачем кому-то по- надобились эти опасные трофеи. Лазают в Зону, выдёргивают из неё заведомо несущие в себе угрозу "подарки" и гибнут, даже не успев задуматься - во имя чего. А Зона тем временем опутывает Хармонт, словно спрут. Созданная нечеловеческим разумом, случайно или спе- циально забытая своими создателями на Земле и ставшая лакмусовой бумажкой для её населения. Первый, кого я здесь встречаю, это Рэдрик Шухарт, Рыжий. Та- кой же, как и все здесь, ко всему привыкший. Сталкер, фактически преступник, лазающий в Зону и не задумывающийся, почему ему за это платят бешеные деньги. Он, как и большинство, не позволяет себе задумываться: ради чего всё это. По крайней мере, пока беда не коснулась его самого. Шухарт тянет в Зону своего друга, Кирилла. Для последнего эта экспедиция - исследование, может быть, возможность сенсационного научного открытия. А для Рыжего - прежде всего обследование тер- ритории, ориентирование для последующей вылазки за опасными дико- винами Зоны. Развязка неожиданна: Кирилл умирает. И, хотя пря- мых доказательств нет, Шухарт осознаёт, что виной всему он, по- тащивший друга в Зону и не оградивший его там от прямой опасности. Но я не верю в то, что Шухарт - негодяй. Наблюдая за ним, я убедилась, что, в сущности, он не таков, каким хочет казаться. Он любит жену и дочь-мутанта, готов ради них на всё. Не позволя- ет увезти в лечебницу старика-отца, тоже уже не человека. Шухарт не бросает в Зоне даже негодяя-сталкера, Стервятника Барбриджа. Спасает жизнь тому, кто сам загубил не одну жизнь, и сам никого не стал бы выносить из Зоны. Шухарт мужественен и даже отчаян, он нравится мне чисто по-че- ловечески. Но не буду торопить события: многие из встреченных мной в этом путешествии были и мужественными, и честными, и лю- бящими; но каждый из них по-своему переносил выпавшие испытания. Я чувствую, что и Рыжему суждено что-то пережить: иначе Зачем я здесь? Что для них Золотой Шар? Разве можно людям, преследующим и убивающим, наживающимся на несчастьях друг друга, доверить Шар желаний? Но Шухарт идёт за ним в Зону - опять и опять Зона! Неу- жели он не понимает, что она опять испытывает его?! Но он идёт. Шар исполняет только самые сокровенные желания, самые-самые, извлекая их из глубины души человеческой. И Шухарт рискует собой, чтобы вернуть здоровье дочке... Но бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Его спутник, сын того самого Барбриджа, совсем ещё мальчишка, тоже мечтает о чём-то, тоже идёт за Шаром. И тут я понимаю, зачем Шухарт тащит его с собой. Он-то знает, что в самом конце пути их ждёт Мясорубка, из которой ещё никому не удавалось выбраться живым. И Артур окажется его, Шухарта, ми- ноискателем! Но почему же тогда сталкер оберегает мальчишку, вы- таскивает из других ловушек Зоны? А потом сам себя уговаривает: "Я не человека вытащил, я миноискатель свой вытащил. Отмычку. А там, на горячем месте, я об этом и думать не думал..." Шухарт не позволяет себе думать о том, что спас Артура только по-челове- чески. Понимает, что нельзя об этом думать: ради собственной жизни, ради дочери... А Артур, увидев наконец Шар, забывает о своих, мелких жела- ниях. Кричит: " СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЁТ ОБИЖЕННЫЙ!" С этими словами он и погибает. И только тогда Шухарт понимает, какой экзамен приготовила ему Зона, чего она хотела от него, что с ним сотворила. "... Господи, это ж каша, каша!.. Кто это - мы? Кто - они? Мне хорошо - Барбриджу плохо, Барбриджу хорошо - Очкарику плохо, Хрипатому хорошо - всем плохо и самому Хрипатому плохо..." Вот что сделала с ними Зона: проверила на человечность. И оказа- лось что этим людям доверить Золотой Шар нельзя, что они из-за него поубивают друг друга. Я не буду дожидаться, пока потрясённый Шухарт доберётся до Ша- ра. После него Шар может попасть в руки других людей, возможно, уже не жалеющих, как Шухарт, тех, кто погибает по их вине. Мне страшно: и я покидаю Хармонт. * 4 * А где-то там, далеко Живёт наш ласковый враг. У него копыта и хвост И золотом вышит жилет... Б. Гребенщиков Повеяло теплом, лесом... Что-то живое, тёплое, подкралось и тихо уткнулось невидимым носом в ладонь. Наверное, это лето, полное живой воды. Оно пришло, чтобы оживить землю, растормо- шить её и вывести из спячки. Нет, не могу понять, где я: словно перед глазами меняют цвет- ные картинки на фоне леса... То вверх - на биостанцию, то вниз - в зелёное море. Что происходит с людьми, живущими здесь? Они, должно быть, счастливы: жить в таком месте, в ТАКОМ лесу... Но нет - здесь что-то не так! С их речью и их логикой происходит нечто стран- ное: будто люди постепенно деградируют, превращаясь в болтливых обезьян. Почему? Почему и у исследователей, и у обитателей леса не всё ладно? Полнейшая неразбериха: что произошло с этими людьми?! Все их недостатки вдруг стали очевидными, раздутыми, словно на- рочно выставленными на всеобщее обозрение. Как в плохой комедии. И те двое, за которыми я наблюдаю, словно находятся на отшибе. Перец и Кандид: не похожие на тех, кто их окружает, имплантиро- ванные в среду обитания. Оба они - чужаки. Я понимаю этого человека, сидящего на краю обрыва: его не пус- кают в сказочный лес, ради которого он приехал в такую даль, не отпускают обратно... И Домарощинер этот ходит, записывает всё в свой блокнотик, вынюхивает что-то, у каждого допытывается: а зачем, а почему он делает так и не иначе, и не по-другому... Но люди вокруг - такие мечтательные, отзывчивые. Такие, какими должны быть люди. Они нравятся мне... Какие здесь могут быть проблемы? Кто такой Директор? Неужели это - имя? Есть ли за ним человек? Он внушает всем какой-то панический ужас... Ну, я ещё могу понять местных - дрожат себе и дрожат (хотя это и снижает моё первое впе- чатление о них: уже не кажутся они мне такими счастливыми и добры- ми). Но почему так дрожит сам Перец, когда попадает к Директору на приём? Он же ни в чём не повинен, и виза у него кончилась только потому, что его не отпускали. И почему вдруг так переменились к нему его же знакомые, и написан на него донос человеком, с кото- рым он вечерами играл в шахматы?.. И Перецу непонятен этот фарс, непонятен лес, очень напоминаю- щий и Зону, и Антигород. Лес - словно высший разум, понять ко- торый недоступно человеку. И Перец бежит из леса обратно на би- останцию, где люди занимаются "делом ради дела": считают на не- исправной машине в полной уверенности, что так и надо; устраиива- ют в обязательном порядке бега с завязанными глазами, взрывают сбежавших роботов... Даже машины здесь изнывают от собственного бездействия, бездуш- ные машины жаждут быть полезными, понимая, что их сделали с ка- кой-то целью. А когда они пытаются убежать от этого бездействия, их со смаком уничтожают. Когда Перец вдруг оказывается Директором, начинает разбираться в этой системе, оказывается, что системы-то никакой нет, а есть только бумажные "прения" ни о чём: "Предлагается рассматривать всякого рода случайности незаконными и противоречащими идеалу ор- ганизованности..." Бред! И этот бред затягивает Переца; когда он пытается обратить это в шутку, каждое его слово принимают всерьез, буквально смотрят в рот. Его изначальное "мы им покажем" постепенно сникает, он проваливается в трясину бюрократического абсурда... И Домарощинер аплодирует его директиве "О самоискоренении группы Самоискорене- ния" Перец пошутил: пусть побросаются с обрыва, чтобы была хоть какая-то польза. А его поняли буквально... И всё: нужно начинать сначала, разгребать завал тотального не- понимания... Всё, чего Перец достиг, сопротивляясь этой бесс- мысленной системе, пошло прахом. Кандид. Странный он, даже какой-то пугающий. И место, где он живёт, хотя и людное, но всё-таки нечеловеческое. И почему все говорят о том, что ему приставили чужую голову? Он, судя по всему, выходец оттуда, сверху, с биостанции. Только там его считают погибшим и даже, будто бы, нашли его тело, памятник поставили... Просто им не выгодно помнить о нём: он, как и Пе- рец, пытался разобраться в их бедламе. А здесь он всё позабыл, стал таким же, как и лесные жители: недалёким бесцельным. Почти. Бессознательно он тянется познать законы, которые установил лес для своих обитателей, противостоит этой болтливой деградации... Его путешествие по лесу вместе с На- вой, поиск абстрактного Города - уж не того ли Города, где я уже была? - это протест, противостояние подчинённости кому-то или чему-то неизвестному. Тому, что уничтожает в лесу деревни, насы- лает мертвяков - странных существ, уволакивающих женщин... Город он находит, только оказывается, что Города нет, а есть всезнающие женщины - те самые, которых когда-то украли мертвяки. И этим женщинам доступно нечто высшее, сверхзнание. И им-то по- нятно, почему гибнут деревни. А почему бы и нет, если лес нужно чистить, уничтожая всех слабых, не способных выжить - своеобраз- ный природный брак. И Нава остаётся с ними, а Кандида выставляют вон... Город он нашёл, но что ему это дало? Назад, вверх, его не вернули, у себя не оставили, отправили снова к людям с обезь- яньей речью. Опять всё сначала... И оказалось, что хозяева здесь - вовсе не исследователи, и не местные, а сам лес, которому ничего исследовать не надо: он и так всё о себе знает. И следит за всеми, кто в него попадает. А "царю природы" здесь делать нечего, лес не позволяет ему уста- навливать свои порядки. И человек медленно, как улитка - вверх по склону, карабкается, пытаясь разобраться в недоступном. Но улитка вдруг срывается и скатывается вниз, и снова, так же мед- ленно продолжает свой путь. Может быть, ей всё-таки повезёт. * 5 * Каждый выбирает для себя Женщину, религию, дорогу, Дьяволу служить, или пророку, Каждый выбирает для себя... Ю. Левитанский Снег. Настоящий, чистый и белый снег в огромном городе... "За окном мело... на обочинах громоздились сугробы, и смутно чернели за пеленой несущегося снега скопления чёрных деревьев. Москву заметало, замет..." Это же Москва!!! Современная красави- ца Москва! Что здесь может происходить?! Что необыкновенного может быть в жизни военного писателя, сце- нариста, Феликса Александровича Сорокина? Разве что очередная повесть о войне. Стол его завален рукописями. За много лет их на- копилось немало. Почему он буквально молится на Синюю Папку? Нет, мне не удержаться от соблазна, я загляну в эту Папку; я здесь за тем и нахожусь, чтобы видеть всё и во всём разбираться. Виктор Банев - журналист и писатель; начинающий стареть любитель выпить... Странно звучит: хороший с дурными привычками. И не со- бирается от них отказываться. Одного я не могу понять: почему Ба- нев внешне так похож на Сорокина? И ведут они себя совершенно одинаково. Кажется, Сорокин не придумывает свой роман - он его переживает, пишет с себя. И город - опять город - куда возвраща- ется его герой, это модель того самого мира, где живёт писатель. Противостояние двух "каст", двух различных человеческих стремле- ний, столкновение старого и нового, непривычного, а потому пу- гающего. И городской лепрозорий, пристанище прокажённых - это та же Зона. И Банев оказывается будто на отшибе, не понимая, что произошло с городом, который он когда-то покинул. Что может быть общего у мокрецов, очкариков, прокажённых, или как их там, с детьми, которым впору гонять собак по улицам? Что интересного они нашли в прокажённых, которых их родители, будучи детьми, дразнили и забрасывали камнями? Да ещё и не известно, заразны они или нет... Неизвестность порождает страхи, но взрослые не любят, когда им страшно, и ненавидят мокрецов. Завязка интересная. Что из этого выйдет, неизвестно. Тем временем, Феликс Сорокин продолжает работать и, как водится, сталкивается в нашей современной Москве с обычными людскими стран- ностями, граничащими то с глупостью, то с чем-то сверхъестествен- ным. Но если бы всё так и происходило, я бы не попала сюда. Оказывается, что машина, "определяющая объективную ценность рукописи", изобретена, построена, действует. Определяет она не гениальность автора, как некоторые считают, а количество читате- лей. Но самое интересное то, что несколько лет назад Сорокин придумал такую машину для своей повести. Впрочем, это может быть и совпадением. ...О своём городе Банев узнаёт всё более странные вещи. Оказы- вается, что мокрецы - не просто больные. Они ещё и гениальны. Делают странные детские игрушки, вместо того, чтобы есть, чита- ют... С детьми же начинает твориться нечто невообразимо странное. Дети ведут себя, как взрослые, но не взрослые - их родители. Они учатся, читают, разбираются в окружающем мире, который им сов- сем не нравится. Извечная проблема отцов и детей выливается в нечто новое, до этого не происходившее. Дети-взрослые всерьёз за- думали создать новый, правильный мир, основанный на истинных че- ловеческих ценностях. Их родителям, вполне естественно, это не нравится, им непонятна идея этой перестройки: как ни кричит каж- дое новое поколение, что предыдущее живёт неверно, всё-таки при- ходит всегда к тому же, а потом, состарившись, обсуждает недос- татки поведения собственных детей; при этом с каждой рюмкой не- достатков становится всё больше. А дети из города с лепрозорием не навязывают своё мнение своим родителям. Просто покидают об- щество, которое их не устраивает ... А в это время, Феликс Сорокин размышляет о машине: что может она, для чего она. Знать количество будущих читателей, разуме- ется, интересно любому писателю... А ну, как машина вместо вну- шительного шести-семизначного числа выдаст жалкое шесть-семь? Значит, рукопись даже не напечатают, или просто её никто чи- тать не станет... И что будет, если его Синюю Папку машина и забракует? Значит, и писать не стоит? Происходят странные вещи и в Москве. Точнее, оживают и осталь- ные романы Сорокина. Его принимают за инопланетянина, к нему подходят странные люди, предлагая какие-то ноты... А из города ушли дети. Строить новый мир. Взрослые же попросту струсили. И те, кто делал на прокажённых карьеру, и те, кто просто их боялся. Им ничего не остаётся, кроме как сбежать, по- тому что здесь они не нужны, их повзрослевшие за несколько дней дети будут жить в мире без пороков, без лжи. А их родители не могут принять ТАКОЙ мир, они не смогут жить в нём... Остались лишь те, кто был и до этого честен, кто может приспособиться. Из всего города - три человека. Что будет с остальными - не важно. Гораздо важнее, что старый город исчез, появился новый, чистый мир... Сорокину же осталось осознать только одно: даже если он, назло машине сожжёт свою синюю папку, она всё равно будет существовать. То, что он написал, сбудется, также, как и остальные его рома- ны. Потому что рукописи не горят... * 6 * Мне - добежать до берега, до цели, Но свыше, с вышек, всё предрешено. Там, у стрелков, мы дёргались в прицеле: Умора просто, до чего смешно... В.С. Высоцкий Кажется, я вернулась обратно... Обыкновенный город, душный и грузный. Обычные дома-коробки, очереди в гастрономах... Зачем меня занесло сюда? И чья это квартира? Понятно: это учёный, даже гениальный учёный, изобретатель. Изобрёл он, похоже, неч- то сенсационное и опасное, удивительное для него самого. Но опасными казались открытия и Галилея, и Джордано Бруно, и Кюри. И Галилей рисковал, когда поведал людям о своём открытии. И уми- рая, прошептал: "А всё-таки она вертится!.." И в открытие Ма- лянова начинает вмешиваться нечто свыше, даже и не человеческого происхождения. И что же - он должен защищать своё открытие... Но у него - семья, ребёнок... Тот, кого я первым увидела, попав сюда, оказался вовсе не героем! Его соседа уже "убрали" - человека просто не стало: только прозвучало неожиданное "был" - как предупреждение. Не высовывайся, мол, делай, как скажут. Потому что его открытие кому-то невы- годно, тому, кто "сверху видит всё"... Жизнь Малянова мелькает перед моими глазами, как обрывки чьей-то рукописи: всё сгорело, но рукописи не горят, и поэтому уцелело самое важное. Вот в его квартире появляется псевдо-подруга жены, потом - убили "секретного соседа", и завертелось ... Вместо Малянова, место героя занимает педант, зануда и очкарик Вечеровский: он не плавится под угрозами, не паникует. Просто для него существует важность и необходимость того дела, которое так не нравится "им" и так необходимо людям... "...он хотел мне помочь. Нарисовать какую-то перспективу, доказать, что я не такой уж трус, а он - никакой не герой. Что мы просто два учёных и нам предложена тема, только по объективным обстоятельствам он может сейчас заняться ей, а я - нет." И Малянов не отваживается на риск, понимая, что могут запросто раздавить. А Вечеровский уедет на Памир и будет там возиться с опы- тами, с заумной математикой, и это по нему будут лупить шаровыми молниями, насылать на него привидения, замёрзших альпинистов, а в особенности, альпинисток; обрушивать на него снежные лавины... А может быть, он всё-таки уцелеет. Хотя обычно это мало кому удаётся: и травят, загоняют в лагеря, просто убивают. И учёных, физиков, исследователей, и психо- логов, и журналистов, и поэтов... Потому что "они" сильнее, и играют по правилам Великого Стратега. Сопротивляться почти беспо- лезно, но именно из-за этого "почти" и нельзя сдаваться. Удачи Вам, Вечеровский. А мне - пора. * 7 * Я - по полю, вдоль реки, Света - тьма, нет Бога. А в чистом поле - васильки, Дальняя дорога. По бокам дороги - лес С Бабами-Ягами, А в конце дороги той - Плаха с топорами... В.С. Высоцкий Вот и всё. Моё путешествие завершилось ... Я снова сижу за письменным столом, заваленным книгами. А про- исходило ли это на самом деле, или было всего лишь сном?.. Передо мной, на подоконнике, сидит человек. Где я видела его? Нет, не могу вспомнить. Или я ещё сплю? Человек поворачивается ко мне и произносит: "Поздравляю. Ты прошла первый круг..." Я вспомнила: это - Наставник, тот самый, чьи беседы с Андреем я слушала в Городе. Значит, это было, было!!! Но почему "круг" и почему "первый"? При чём здесь я?! Я не хочу, чтобы Экспери- менты ставили надо мной! Но Наставник не слушает меня. Медленно он встаёт и выходит из комнаты. Не имеет смысла пытаться его догнать; мой кратковремен- ный дар исчез: я больше не могу, как он, перемещаться в прост- ранстве и времени. Да и зачем? Если я прошла круг первый, зна- чит, будет ещё и второй, и третий: сколько хватит сил, сколько хватит смелости. Неправ был великий Данте: круги начинаются не в Аду, а на грешной Земле. По ней мне и предстоит пройти. В путь, в путь!.. Список использованной литературы ( Маршрут путешествия ) 1. "Отель "У погибшего альпиниста"" 2. "Град обреченный" 3. "Пикник на обочине" 4. "Улитка на склоне" 5. "Хромая судьба" 6. "За миллиард лет до конца света"