- Это которая только что вышла? Блэйн кивнул. - Я состряпаю для нее Сновидение, - сказал Герб. - Ей нужен покой и благородство, - сообщил им Блэйн. - Воспитанное общество. Современную версию старых плантаторских времен середины девятнадцатого века. Ничего грубого, только магнолии и белые колонны, лошади на васильковом поле. - Ликер, - сказал Герб, - океаны ликера. "Бурбон" и листья мяты, и... - Коктейли, - сказао Блэйн, - но не слишком много. - Цыплята фри, - вступил в действие Джордж. - Арбуз. Лодки на реке. Любовник. - Не так быстро, у тебя неправильный подход. Медленно и легко. Смягченно. Медленная воображаемая музыка. Нечто вроде вечного вальса. - Мы можем ввести войну, - сказал Герб. - В те времена сражались вежливо. Сабли и красивые формы. - Она не хочет войны. - Но должно же быть хоть какое-то действие! - Никаких действий... или очень немножко. Ни спешки, ни конкуренции. Покой... - А мы-то, - пожаловался Джордж, - все плескались в болотистых джунглях. Зажужжал селектор. - Вас хочет видеть босс, - сказала Ирма. - Ну, скажи ему... - Он хочет видеть вас немедленно. - Охо-хо, - сказал Джордж. - Вы мне всегда нравились, Норм, - сказал Герб. - Ладно, - сказал Блэйн в селектор, - скажи ему, что я сейчас буду. - После стольких лет... - с печальным видом произнес Герб. - Резать глотки и втыкать в спины ножи, чтобы продвигаться вперед и теперь прийти к этому... Джордж провел указательным пальцем по горлу и причмокнул, как лезвие, вонзающееся в плоть. Они всегда были шутниками. - оОо-- 2. Лев Гизи был деловым агентом гильдии "Сны". Много лет он управлял ей железной рукой и обезоруживающей улыбкой. Он был лояльным и требовал лояльности, он раздавал резкие, решительные наказания столь же быстро, как и похвалы. Работал он в разукрашенном кабинете, но за обшарпанным столом, за который упорно цеплялся вопреки всем усилиям снабдить его новым. Для него стол, должно быть, был символом - или воспоминанием - жестокой борьбы за достижение нынешнего положения. Он начинал за этим столом, и стол следовал за ним из кабинета в кабинет, пока он кулаками расчищал себе путь вперед, с фундамента организации до самой вершины. Стол был старый и обшарпанный, непохожий на него самого. Казалось, что стол в течение всех этих лет принимал на себя удары и помогал ему продвигаться. Но этот удар стол не смог принять за него. Лев Гизи сидел на стуле за своим столом и был совершенно мертв. Голова упала на грудь, локти покоились на подлокотниках и руки еще стискивали их. Комната была совершенно спокойная, как и человек за столом. И спокойствие в ком-нате казалось передышкой за все годы борьбы и планирования. Спокойствие было каким-то настоятельным, словно знало, что передышка не может продлиться долго. В любую секунду сюда мог войти другой человек и сесть за стол - скорее всего, за другой стол, потому что никто, кроме Гизи, не захочет сидеть за таким обшарпанным столом - и снова начать борьбу и суматоху. Норман Блэйн остановился на полпути между дверью и столом. Тишина в кабинете, так же, как и упавшая на грудь голова, подсказали ему, что случилось. Он остановился и услышал тиканье часов на стене, звук вполне обычный до сего момента в этом месте. Он услышал почти неслышное стрекотание пишущей машинки в приемной, далекое шуршание колес по асфальту на шоссе, идущем мимо Центра. Краешком сознания он подумал: смерть, спокойствие и тишина, все вместе, рука об руку. Затем его мысли рванулись тугой пружиной освободившегося ужаса. Блэйн сделал медленный шаг вперед, затем еще один, идя по ковру, поглощавшему звуки шагов. Он еще не осознал всех последствий происшедшего: что за несколько минут до этого деловой агент попросил его зайти, что он нашел Гизи мертвым, что изза этого на него может пасть подозрение. Он подошел к столу, на краю которого, прямо перед ним, стоял телефон. Он взял трубку и, кргда раздался голос с коммутатора, сказал: - Охрану, пожалуйста. Он услышал щелчок, а затем: - Охрана. - Пожалуйста, Ферриса. И тут Блэйна затрясло - пальцы задрожали, лицо исказилось, сдавило грудь, стиснуло горло, во рту внезапно пересохло. Он сжал зубы и подавил дрожь. - Феррис слушает. - Это Блэйн. "Фабрикации". - О, да, Блэйн. Чем вам обязан? - Гизи вызвал меня к себе. Когда я вошел, он был мертв. Наступила пауза - не очень длинная - затем: - Вы уверены, что он мертв? - Я не прикасался к нему. Он сидит в кресле и кажется мне мертвым. - Еще кто-нибудь знает об этом? - Никто. Даррел нет в приемной, но... - Вы никому не кричали, что он мертв? - Ни слова. Я подошел к телефону и вызвал вас. - Вы славный парень! Вы умеете работать головой. Оставайтесь там, ни с кем не разговаривайте, никого не впускайте и ни до чего не дотрагивайтесь. Мы выезжаем. Связь прервалась, и Норман Блэйн положил трубку на место. Кабинет все еще отдыхал, но это продлится недолго. Скоро сюда ворвется Пауль Феррис со своими головорезами. Блэйн неуверенно стоял возле угла стола и ждал. И теперь у него, наконец, было время поразмыслить, теперь, когда шок прошел и факт начал доходить до сознания, у него появились новые мысли. Он нашел Гизи мертвым, но поверят ли они, что Блэйн нашел его мертвым? Блэйна спросят, как он сможет доказать, что нашел Льва Гизи мертвым? Зачем Гизи вызвал его? - будет вопрос. Часто ли Гизи вызывал вас раньше? Некоторое отклонение в вашей работе... Как ваша частная жизнь? Не совершили ли вы некую неосмотрительность? Он покрылся потом, размышляя над этими вопросами. Феррис был совершенным. Нужно быть совершенным и безжалостным, чтобы возглавлять "Охрану". Его ненавидели с первого взгляда, и страх был необходимым фактором, чтобы противодействовать ненависти. "Охрана" была необходима. Гильдия - громоздкая организация, и ее нужно держать в руках. Интриги должны вырываться с корнем. Уклонизм - сделки с другими гильдиями - должен быть уничтожен раз и навсегда. В лояльности любого ее члена не должно быть никаких сомнений, и для эффективности всего этого нужна железная рука. Блэйн хотел опереться на стол, но вспомнил, что Феррис велел ему ни до чего не дотрагиваться. Он отдернул руку и опустил ее, что показалось неуклюжим и неестественным. Он заложил руки за спину и стал покачиваться взад и вперед. Он нервничал. Он резко обернулся посмотреть на Гизи, опущена ли его голова на грудь, стискивают ли руки подлокотники. На секунду Блэйн представил себе, что Гизи вовсе не мертв, что он поднял голову и глядит на него. И если бы это было так, то Блэйн удивился бы. Но удивляться не пришлось. Гизи попрежнему был мертв. И теперь, впервые за все время, Норман Блэйн начал смотреть на него в связи с кабинетом - не как на единственно интересное, но как на человека, который сидит в кресле, которое стоит на ковре, который лежит на полу. Раскрытая ручка Гизи валялась на столе перед ним, словно прокатившись по листу бумаги. Очки Гизи лежали возле ручки, с другой стороны стоял стакан с остатками воды на дне, возле него лежала пробка от графина, из которого Гизи совсем недавно налил в стакан. А на полу возле ноги Льва Гизи лежал единственный листочек бумаги. Блэйн стоял, глядя на него, и думал, что это такое. Это какой-то бланк, решил он, и на нем что-то написано. Он обогнул стол, чтобы лучше его разглядеть, движимый нелогичным любопытством. Он наклонился, чтобы прочесть написанное, и в глаза бросилось имя: НОРМАН БЛЭЙН! Он наклонился еще ниже и поднял листок с ковра. Это был приемный бланк, датированный позавчерашним днем, и он указывал Нормана Блэйна как начальника отдела "Записей Снов". Приказ вступал в силу с полуночи сегодняшнего дня. На нем стояли должная подпись и печать. Дело Джона Реймера, подумал Блэйн, то, о чем несколько недель шептались по всему Центру. На секунду он почувствовал торжество. Выбрали его. Он был подходящим для этой работы! Но это было больше, чем торжество. У него была не только работа, у него были ответы на вопросы, которые ему зададут. Почему вас вызвали? - спросят его. Теперь он может ответить. С этим документом в кармане он может ответить. Но у него мало времени. Он положил листок на стол и свернул его на треть, заставив себя потратить время, чтобы сделать это тщательно. Затем так же тщательно он свернул на треть другой листок и положил его в карман. Потом повернулся к двери и стал ждать. В следующую секунду в кабинет вошли Пауль Феррис и с полдюжины его головорезов. - оОо--3. Феррис был ловким чиновником. Он был первоклассным полицейским и обладал преимуществом, выглядя, как преподаватель колледжа. Некрупный. Волосы гладкие, а глаза утомленно смотрят из-под очков. Он удобно развалился в кресле за своим столом и сложил руки на животе. - Я должен задать вам несколько вопросов, - сказал он Блэйну. - Естественно, только для протокола. Причиной смерти послужило вроде бы самоубийство. Яд. Мы не знаем, какой именно, пока Док не проведет вскрытие. - Я понимаю, - сказал Блэйн. И подумал: конечно же, я понимаю. Только я знаю, как вы работаете. Убаюкиваете человека, затем бьете его по животу. - Мы с вами долго работали вместе, - продолжал Феррис. - Не совсем вместе, но под одной крышей и для одной цели. Я знаю, что мы будем продолжать тот же курс. - Ну, конечно, - сказал Блэйн. - Насчет встречи, - продолжал Феррис. - Вы сказали, что получили назначение в учрежденческом конверте. Блэйн кивнул. - Сегодня утром он был в моей мусорной корзине, я полагаю. Я, кажется, больше ничего туда не выкидывал. Это было достаточно верно: он ничего не выкидывал в корзину за последний час. И еще одно - внутриведомственная корреспонденция не регистрировалась. И еще одно: уборщицы опустошали корзины с мусором ровно в 11.30, а сейчас была четверть первого, и все, что было в его корзине, уже сгорело. - Вы положили бланк в карман и забыли о нем? - Я о нем не забыл, но в это время у меня был посетитель. Затем, когда посетитель ушел, пришли два фабрикатора. Я проработал с ними парочку пунктов, когда позвонил Гизи и попросил меня зайти. Феррис кивнул. - Вы думаете, он хотел поговорить с вами о вашей новой должности? - Да, я так и подумал. - Говорил ли он об этом прежде? Вы знали о надвигающемся повышении? Норман Блэйн покачал головой. - Это было настоящим сюрпризом. - Конечно, счастливым? - Естественно. Это лучшая работа. Более высокий оклад. Всякий хочет продвигаться. Феррис принял задумчивый вид. - Вас не удивляет довольно странная процедура назначения - в особенности на ключевую должность - пришедшая во внутриведомственном конверте? - Конечно. Я думал об этом все время. - И ничего не сделали? - Я уже говорил вам, - повторил Блэйн, - что был занят. И что, во-вашему, я должен был сделать? - Ничего, - сказал ему Феррис. - Я так и думал, - сказал Блэйн. И подумал: сделай что-нибудь с этим, если сможешь. Он почувствовал радостный подъем и подавил его. Еще слишком рано. В этот момент не было ничего, что мог бы сделать Феррис - совершенно ничего. Назначение было подписано и оформлено по всем правилам. С будущей полуночи он, Норман Блэйн, становится начальником отдела "Записей", приняв эту должность от Реймера. Только доставка назначения была произведена не по форме, но никаким способом в мире Феррис не мог доказать, что Блэйн не получил ее по внутриведомственной почте. Он коротко подумал, что бы случилось, если бы Гизи не умер. Пришло бы тогда назначение или было бы аннулировано где-то на линии? Или какое-то давление могло бы заставить его передать назначение кому-то другому? Феррис продолжал: - Я знаю, замена должна произойти. У Реймера возникли... ну, небольшие трудности. Это не прошло мимо моего внимания, и я говорил об этом Гизи. Было еще несколько кандидатур. Мы говорили об этом, он упомянул вас среди нескольких человек, которым можно доверять, но больше ничего не сказал. - Вы не знаете, что он решил? Феррис покачал головой. - Нет, но я рад, что он выбрал на этот пост именно вас. Вы тот человек, с которым мне хотелось работать. Мы еще встретимся. Нам нужно поговорить об этом. - В любое время, - сказал Блэйн. - Если у вас есть время, как насчет того, чтобы зайти ко мне сегодня вечером? Когда хотите, я буду дома весь вечер. Вы знаете, где я живу? Блэйн кивнул и поднялся. - Не волнуйтесь об этом деле, - сказал Феррис. - Лев Гизи был хорошим человеком, но есть и другие хорошие люди. Мы все думаем о нем. Я знаю, может показаться шокирующим говорить о нем так... - Он на секунду заколебался, потом продолжал: - Не беспокойтесь ни о каких изменениях в вашем назначении. Я поговорю с тем, кто заменит Гизи. - Как вы думаете, кто это будет? Феррис моргнул несколько раз, затем его взгляд стал твердым и неподвижным. - Понятия не имею, - резко сказал он. - Я понятия не имею, кого они выдвинут. Чтобы ты да не имел! - подумал Блэйн. - Вы уверены, что произошло самоубийство? - Абсолютно, - сказал Феррис. - У Гизи была любовная история, а он женат. - Он встал и взял фуражку. - Мне нравятся люди, которые улавливают все с ходу. Продолжайте в том же духе, Блэйн. Нам вместе работать. - Я в этом уверен. - Не забудьте о вечере. - Мы с вами встретимся, - сказал ему Блэйн. - оОо--4. Болтун захватил Нормана Блэйна, когда тот поставил машину на стоянку этим утром и покинул площадку. Блэйн не мог представить себе, как он проник сюда, но он был здесь и поджидал свою жертву. - Секундочку, сэр, - сказал он. Блэйн повернулся к нему. Тот сделал шаг вперед и схватил Блэйна за отворот пиджака. Блэйн дернулся, но пальцы этого типа вцепились намертво. - Пропустите меня, - сказал Блэйн. Но тот ответил: - Сначала поговорите со мной. Вы работаете в Центре и вы тот человек, с которым я хочу поговорить. Потому что если я смогу заставить вас понять... ну, тогда, сэр, у меня появится надежда. Надежда, - повторил он, брызгая слюной, - надежда, что мы сможем заставить людей понять порочность "Снов". Потому что они порочны, сэр, они являются минами под моральную ткань человечества. Они способствуют легкому бегству от тревог и проблем, которые развивают характер. Благодаря "Снам" человеку не нужно встречаться лицом к лицу с тревогами - он сможет избежать их, он сможет забыться в "Снах". Я говорю вам, сэр, это проклятие нашей цивилизации. Вспоминая это сейчас, Норман Блэйн еще чувствовал холодную, спокойную белизну заполнившего его гнева. - Отпустите меня, - сказал он. Должно быть, что-то было в его тоне, предостерегающее Болтуна, потому что тот разжал руку и отпустил. И Блэйн, поднимая руку, чтобы вытереть рукавом пальто забрызганное лицо, глядел, как тот отступает, затем поворачивается и убегает. Впервые он был уловлен Болтуном, и его охватил ужас, так как он получил физическое доказательство, что в мире есть люди, сомневающиеся в искренности и цели "Снов". Он оторвался от воспоминаний. Были более важные вещи, на которых следовало сосредоточиться. Смерть Гизи и документ, который он поднял с пола... странное поведение Ферриса. Почти так, подумал он, словно я вовлечен в какой-то гигантский заговор, идущий теперь к осуществлению. Он неподвижно сидел за столом и пытался думать над этим. То он был уверен, что и не подумал бы поднять документ с пола теперь, то считал, что, поглядев, что в нем, бросил бы его обратно на пол. Но времени на раздумья не было. Феррис со своими головорезами уже был в пути, и Блэйн стоял беззащитный в кабинете с мертвецом, без достаточного объяснения, почему находится здесь, без достаточно удовлетворительного ответа на любой из вопросов, которые ему наверняка задали бы. Документ давал ему причину для прихода в кабинет, давал ответ на вопросы, предупреждал другие вопросы, которые были бы заданы, если бы он не ответил на первые. Феррис сказал, что это было самоубийство. Было ли бы это самоубийством или убийством, подумал Блэйн, если бы у него в кармане не было документа? Если бы он оставался беззащитным, не использовали ли бы его, чтобы объяснить смерть Гизи? Феррис сказал, что ему нравится человек, который умеет быстро думать. И в этом не было сомнения. Сам Феррис был человеком, который быстро думал, который был способен импровизировать и проводить свой курс в соответствие с любой ситуацией. И он не был человеком, которому можно было доверять. Блэйн подумал, последовало бы назначение, если бы он не подобрал документ с ковра? Конечно, он был не тем человеком, которого мог выбрать Пауль Феррис на место Реймера. И, может, Феррис, найдя документ на полу, порвал бы его и забыл, и на этот пост был бы назначен кто-то другой? И еще вопрос: что важного в этой работе? Чем она важна, чем важно, кто на нее назначен? Никто, конечно, не говорил, что она важная, но Феррис заинтересован в ней, а Пауль Феррис никогда не интересуется не важными вещами. Может, назначение каким-то образом связано со смертью Льва Гизи? Блэйн покачал головой. На это не было ответа. Важно то, что назначили его - и смерть Гизи не отменила это назначение и, по крайней мере, в настоящий момент Пауль Феррис не собирается этому противодействовать. Но, предостерег себя Норман Блэйн, он не может позволить себе считать Ферриса нарицательной величиной. Как слуга гильдии, Пауль Феррис был полицейским чиновником с отрядом верных людей, с широкой свободой действий при выполнении своих обязанностей, политически мыслящим и неразборчивым в средствах, занимающимся устройством достаточно просторной ниши, чтобы удовлетворить свои амбиции. Более чем правдоподобно, что смерть Гизи годится для этих амбиций. Не исключено, что Феррис мог - тихо и тайно - способствовать ей... если, фактически, не сам состряпал ее. Он сказал, самоубийство. Яд. Беспокойство. Любовная история... Легко говорить. Наблюдать за каждым твоим шагом, сказал себе Блэйн. Сделать это легко. Не делать внезапных движений. И быть готовым уклониться от удара. Он сидел неподвижно, позволив бежать суматошным мыслям. Бесполезно думать об этом, сказал он себе. Сейчас все бесполезно. Позже, когда и если у него будут какие-нибудь факты - тогда будет время подумать. Он взглянул на часы - три пятнадцать. Идти домой еще слишком рано. И его ждала работа. Завтра он перейдет в другой кабинет, но сегодня нужно работать здесь. Он взял папку Дженкинса и уставился на нее. Большая охота, как сказали два сумасшедших фабрикатора. Мы зададим ему жару, сказали они. Он раскрыл папку и пробежал глазами несколько первых страниц, слегка вздрагивая. Для непритязательного вкуса, подумал он. Он вспомнил Дженкинса - огромный, массивный брюнет, ревевший так, что трясся кабинет. Ну, может, он примет это, подумал Блэйн. Во всяком случае, это то, что он просил. Он сунул папку под мышку и прошел в приемную. - Мы только что прослушали слово, - сказала Ирма. - Вы имеете в виду о Гизи? - Нет, о Гизи мы слышали до этого. Нам всем тяжело, я полагаю, все любили его. Но я имею в виду слово о вас. Это сейчас повсюду. Почему бы вам не сказать нам сразу? Мы думаем, это прекрасно. - Ну, спасибо, Ирма. - Мы поцелуем вас. - Ты очень добра. - Почему вы держали это в секрете? Почему вы не сказали нам? - Я и сам не знал до сегодняшнего утра. Вероятно, я был слишком занят. Затем меня вызвал Гизи... - Эти головорезы все здесь перерыли, перетряхнули все мусорные корзинки. Я думаю, они покопались и в вашем столе. Что им было нужно? - Просто любопытство. - Блэйн вышел в холл, и с каждым шагом по спине полз холодок страха. Он знал это, конечно, и прежде, когда Феррис сухо сказал об умении быстро думать, но теперь это утвердилось окончательно. Не оставалось никаких сомнений в том, что Феррис знал, что он лжет. Хотя, может быть, в этом даже было какое-о достоинство. Он лгал и блефовал моментально, в своей классической манере, поскольку Блэйн был хорошим руководителем, способным понимать, поскольку с ним можно было вести дела. Но может ли он блефовать и дальше? Может ли он, Блэйн, быть достаточно стойким? Спокойно, сказал себе Блэйн, не дергайся. Будь готов уклониться от ударов, но не показывай виду. Сделай выражение игрока в покер, сказал он себе, выражение, с которым ты обычно встречаешь клиентов. Он тяжело ступал, но холодок страха прошел. Пока он спускался по лестнице в помещение Мирт, старая магия вновь охватила его. Она стояла там - огромная машина Сновидений, последнее слово в фабрикации воображения человека с самой буйной фантазией. Он молча стоял и чувствовал величественность и умиротворение, почти нежность, которую испытывал всегда - словно Мирт была какой-то Богоматерью, к которой можно прийти для понимания и защиты, не нуждающейся ни в каких вопросах. Он стиснул папку под мышкой и пошел медленно, опасаясь нарушить царившую здесь тишину неуклюжим движением или громкими шагами. Он поднялся по ступенькам к огромному распределительному пульту и сел на сидение, передвигающееся от малейшего прикосновения к любому краю кодирующих панелей. Он положил раскрытую папку на зажимный щиток перед собой и потянулся к рычажку вопроса, нажал его, и замигал зеленый индикатор готовности. Машина была чистой, он мог кормить ее своими фактами. Он пробил свою идентификацию и продолжал сидеть молча - как часто сидел здесь до этого. Это ошибка, подумал Блэйн, что я перехожу на другую работу. Здесь он был подобен жрецу, связанному с силой, перед которой благоговел, но которую не понимал... не совсем понимал. Не было человека, который полностью знал бы схему машины Сновидений. Это был слишком огромный и сложный механизм, чтобы держать его в чьей-то одной памяти. Это был компьютер со встроенной магией, свободный от абсолютной, прямолинейной логики других, менее потрясающих компьютеров. Он имел дело больше с фантазией, нежели с фактами, он воплощал гигантский замысел машины, оперирующей символами и уравнениями странных историй множества человеческих жизней. Он принимал кодировку и уравнения и выдавал Сновидения! Блэйн начал переносить в нее данные со страниц папки, быстро передвигаясь в кресле вдоль пульта управления. Пульт замигал множеством маленьких огоньков, из глубины машины послышались первые слабые звуки, гул пробуждающихся механизмов, щелканье контрольных счетчиков, отдаленный треск регистраторов, проводящих зондаж, и последовательное мурлыканье каналов, начинающих работать. Он работал напряженно, сосредоточенно, перенося знаки со страниц на перфокарты. Время остановилось, и не было другого мира, кроме пульта с мириадами клавиш, кнопок и переключателей и множеством загорающихся лампочек. Наконец, он закончил, и последняя страница слетела на пол с опустевшей подставки. Время снова пошло, и мир вокруг ожил. Норман Блэйн сидел опустошенный, в мокрой от пота рубашке, со спутавшимися на лбу волосами, уронив руки на колени. Машина теперь гремела, лампочки горели тысячами, одни мигали, другие светили ярко и ровно. Звук мощными волнами бился в помещении, заполняя его до отказа, и сквозь этот гул пробивались деловитые щелчки и экстазный, безумный треск мчавшихся во весь опор механизмов. Усталый Блэйн поднялся с сидения, собрал с пола упавшие листы, сложил их и убрал в папку. Он прошел к дальнему концу машины и постоял, глядя на защищенный стеклом корпус, где наматывалась на катушку лента. Он смотрел на наматывающуюся ленту, зачарованный, как всегда, мыслью, что на ленте запечатлена кажущаяся жизнь Сновидений, которая может просуществовать столетие или тысячелетие - Сновидений, построенных таким образом, что они никогда не надоедят, а будут плотью и реальностью до самого конца. Он повернулся и пошел к лестнице, прошел полпути, остановился и обернулся. Это мое последнее Сновидение, понял он вдруг, завтра я перехожу на другую работу. Он поднял руку в прощальном жесте. - Бывай, Мирт, - сказал он. Мирт ответила ему громом. - оОо--5. Ирма ушла на обед, и кабинет был пуст, но было письмо, адресованное Блэйну, прислоненное к пепельнице на столе. Конверт был объемистым и измятым. Когда Блэйн взял конверт, в нем что-то звякнуло.