9.06.1991. 7 час. 45 мин. Улица Черемисовская, 40. Меблированные комнаты Отта. Я позволил себе поспать полтора часа, и, должно быть, зря: воздух в подвале был тяжеловат, и теперь я никак не мог преодолеть чугунную тяжесть во лбу и висках. От этого, а может быть, и от не до конца нейтрализованной вечерне-ночной выпивки, настроение было... о, именно в таком настроении господа гвардейские офицеры обожают пускать себе пули в благородные виски. Нам, к сожалению, такая роскошь недоступна, но помечтать -- именно как о роскоши -- почему бы и нет? Конечно, глоток коньяка смягчил бы мои страдания, но в быстрых ночных сборах я совсем забыл о своем переносном погребе, а среди всевозможных запасов, которыми был набит склад фирмы "Юп", спиртного не было ни капли. Душ не помог, из обоих кранов вяло сочилась тепловатая жидкость, из горячего -- чуть более теплая. Тогда уж -- ничего не поделаешь -- пришлось лезть в аптечку за эфедрином. Я уколол себя под язык -- и скоро застучало в висках, похолодели пальцы, зато кто-то внутри меня решительно содрал липкую паутину с мозгов, с глаз, чугун куда-то вытек, вернулись силы. Я готов был к дальнейшему использованию... Даже через эфедриновую эйфорию меня царапнула эта мысль. Да, так оно и есть, никуда не денешься... горькая, последняя гордость солдата, знющего, что им затыкают губительный прорыв и что долг... Эй, там, сказал я себе, без патетики, пожалуйста. Разберемся позже. Якову сделали выгородку из стеклоблоков, там он и сидел на пару с "КРК" -- сверхмощным раухером, не чета переносному "Алконосту", который был у него на турбазе. Теперь Яков мог, наверное, все на свете. -- Пан,-- сазал он, оборачиваясь,-- я уже хотел тебя искать.-- Лицо у него было черное, глаза ввалились.-- Началось. Объект видел девочек, вызвал помощь. К нему едут еще двое. И знаешь что -- я допер, что это за 171 и прочее. Это "Алазани". -- А что?-- сказал я.-- Очень может быть. -- Еще хотя бы раз позвонят -- тогда я точно пролезу. -- Смотри, не засветись. -- Я невидим. Я растекся знаешь как -- о, по всему городу. С такой машиной... -- Ладно, Яша. Я поднимусь в комнату -- если что... Комната, которую мы снимали как бы под контору, находилась на втором этаже. Здесь все было как надо: стол, шкафы, масса всяких бумаг, диван... Сейчас мне навстречу попались бэшники Говоруха и Мальцев, волокущие куда-то огромный деревянный ящик с иероглифами на боку. В конторе сидел Венерт, старший группы Б, и Кучеренко с Герой. -- Ну, парни,-- сазал я,-- ваш выход. Венерт тоже встал -- хотя бэшникам в акциях участвовать не положено. -- Мне тоже придется ехать,-- предупреждая вопрос, сказал он.-- Не успели оформить доверенности на вождение. -- Как это? Венерт развел руками. -- Да, Пан,-- сказал Кучеренко.-- Страшные очереди к нотариусам. Не знаю, что происходит. -- Придумай что-нибудь, Франц,-- сказал я.-- Дай на лапу. -- Придумаю,-- пообещал Венерт. Они ушли, я сел на диван и откинулся на спинку. Во рту стоял своеобразный эфедриновый привкус. Не приятный и не противный -- своеобразный. Так... сейчас важно не обмануться в своих ощущениях. Не принять ненароком ту легкую эйфорию, которую дает наркотик, за чувство удачи. Успеха. Да, и вот это... Я еще раз просмотрел составленный Яковом портрет человека, говорившего по телефону с номером 171-и-так-далее... Рост выше среднего, худой, лет двадцать восемь-тридцать, курит, родной язык грузинский, по-русски говорит свободно и почти без акцента, немецким владеет слабо, передние верхние зубы металлические... Н-да. С одной стороны -- ничего существеного, а с другой -- только по голосу... причем, сказал Яков, если он поговорит еще минут пять-семь, можно будет дать основные черты лица и кое-что из характера. Жаль, не получился второй собеседник, слишком скупые реплики... ну да ладно. Нет, не это меня тревожило и не отпускало -- тут мы все сделали правильно, разложили приманку и притаились в кустах... и вообще не о близящемся контакте с неким грузином тридцати лет, владеющим русским свободно и имеющим металлические зубы, мне следовало беспокоиться, а о зависшей в неясном положении совсем другой игре... .. что ж ты, калека, ни одного живого не взял, сказал Командор, хмурясь, так вот вышло, сказал Панин, вышло, проворчал Командор, вечно у вас выходит что-нибудь не то, ты просто не видел, что они с ней сделали, сказал Панин, ты думаешь, есть что-то, чего я не видел, возразил Командор, не знаю, сказал Панин, есть или нет, а я в себя пришел, только когда патроны кончились, понятно, сказал Командор, душа у нас нежная, и тут Панин взорвался, таким я его еще не видел, я думал, он бросится на Командора, и Командор тоже, наверное, так думал, стоял и ждал, белый, как костяной, но я не дал им драться, выгнал Командора на улицу, и через двадцать минут, отдышавшись, мы уже говорили о другом, а потом вдруг Панин, закрыв глаза, повторил: вы просто не видели, что они с ней сделали, ты хоть ее добил, спросил Командор, да, конечно, сказал Панин... Зря я влез в это дело. Зря. Был шанс приоткрыть глаза -- но он упущен. Черт знает, что это все может значить. Ладно, поработаем. Будет день, будет пища... Ага, и вот еще... Я взял трубку и набрал номер. -- Да-а?-- голос Кристы был сонный. -- Я тебя опять разбудил? -- Я еще не ложилась. Почему ты не пришел? -- Встретил старого друга и напился, как сапожник. -- Врешь. -- По-моему, от меня должно разить перегаром даже по телефону. -- Надо было привести его сюда. Нас тут как раз две несчастные одинокие женщины... -- Может быть, сегодня... Да, Криста, а кто эта девушка, которую я резал ножом? -- Ты? Ножом? -- А, ну да, тебя не было в тот момент... Девушка, которая так странно танцевала в библиотеке. -- Поняла. Это Таня Розе, она ведьма. Но, чтоб ты знал -- с ней спать нельзя, потому что... -- Я пока не собираюсь. А где мне ее найти? -- Таня Розе. И с ней парень по имени Терс. Просто имя, ничего кроме. У них мистическая связь. -- Я спрашиваю -- где мне ее найти? -- Не знаю. Ее Анни приглашала, а где сейчас сама Анни -- не имею представления. Вечером сам у нее спросишь. Придешь? -- Опять будет нечто? -- Нет, будет тихо. Приходи, а? Что-то скучновато жить, понимаешь... Жить ей скучновато... ах, елки... Я бросил трубку на рычаг, не попал -- и еле успел остановить свою занесенную руку: хотел вмазать по аппарату. Стоп, машина. Начинается отходняк. Надо повторить, иначе будет скверно. Колоться не буду, просто высосу... Телефон зазвонил -- как взорвался. Я схватил трубку. Это был Панин. -- Приехали,-- сказал он.-- Идут. -- Ну, с богом...-- у меня вдруг перехватило горло. -- Ничего,-- сказал он.-- Не волнуйся, Пан, все будет в порядке. В порядке... в порядке... Что же, может быть, и будет все когда-нибудь в порядке -- но без нас. Без нас. 9.06.1991. 15 час. Кафе "Гензель и Гретель". -- Прошу вас, княжна,-- Иосиф придвинул стул, слегка поклонился. Княжна улыбнулась и села. Сели и мы.-- Княжна, позвольте представить вам: Игорь Валинецкий, Вахтанг Петиашвили. Господа: княжна Дадешкелиани. -- Лучше просто Кето,-- сказала княжна. -- О, не лишайте нас удовольствия называть вас княжной,-- сказал я.-- Поверьте, такое бывает не каждый день. Наверное, я неприлично пялился на княжну: Иосиф поглядывал на меня неодобрительно. Но я просто не мог удержаться. О, как красива была княжна! Тревожно, я бы сказал -- трагически красива. Бледное тонкое лицо, огромные темные глаза, нервный излом бровей. Тонкие пальцы, которым если что и держать, так гусиное перо. Между тем в материалах по "Пятому марта" имелся словесный портрет девушки-снайпера, составленный одним из немногих, кто уцелел после встречи с ней. Двадцать лет, волосы темные, вьющиеся... Возможно, это она и есть. Иосиф сидел по левую руку от нее, прямой, как шпага. Я еще раз восхитился мастерством Якова: Иосиф полностью совпадал со своим портретом. Единственное, чего Яков не мог уловить, был цвет волос: пегие, полуседые кудри Иосифа делали его значительно старше, чем он был на самом деле. -- В нашем распоряжении час,-- сказал я.-- На этот час мы можем гарантировать полную изоляцию этого помещения. Думаю, мы уложимся. -- Даже если и не уложимся, то сможем перенести разговор в другое место,-- сказала княжна.-- Не это главное. Как нам избавиться от взаимной подозрительности, я ничего не могу с собой поделать, но я не верю вам до конца... -- Согласитесь, что у нас больше оснований не верить вам,-- сказал я. -- Да, больше, вы уже сказали свое слово здесь, в этом городе, а мы -- мы должны молчать, пока -- молчать... И даже более того: мы просим вас -- остановиться... поверьте, ненадолго, на два-три дня... -- Так,-- сазал я.-- А вы понимаете, что сейчас наши подозрения -- лучше скажем, недоверие -- крепнет? -- Да, понимаю, да, и все же -- я буду продолжать просить вас, клянусь -- ведь только так мы сможем добиться цели, иначе -- все обернется прахом. -- Тогда объясните, почему,-- потребовал я. -- Иосиф, мы рискнем, да?-- голос княжны стал тихий, почти бессильный.-- Мы объясним, но только -- прошу вас! -- сначала вы ответьте на вопросы, на несколько вопросов... -- Не обещаю. -- Пожалуйста! Нам это очень важно -- понять... -- Давайте попробуем. -- Мы ничего не слышали о вас -- узнали из теленовостей. Значит, вы базируетесь не на грузинской земле -- иначе такого не могло произойти. Тогда?.. -- Наша база в Польше -- где именно, я не могу сказать. -- Да, разумеется. И как давно вы существуете? -- Нынешний состав -- год. -- Год... год... А мы уже четыре года. И как я понимаю, здесь у вас -- дебют, не так ли? -- Не совсем дебют... но крупная гастроль с афишами -- первая. -- Как неудачно мы пересеклись! Или удачно?.. Иосиф, ты все молчишь -- скажи хоть что-нибудь, мужчина! Иосиф кивнул и что-то по-грузински сказал Вахтангу. Вахтанг ответил длинной фразой, улыбнулся и сделал жест руками: будто повертел перед глазами, осматривая с разных сторон, небольшой арбуз. -- Скажите,-- обратился Иосиф ко мне,-- вот вы поляк, базируетесь вы в Польше, тогда почему же -- месть за Грузию? -- "За вашу и нашу свободу",-- помните? -- И все же? -- Я поляк только наполовину -- у меня мать грузинка. В нашей группе есть грузины и абхазы. Наконец, в Грузии пролилась слишком большая кровь, чтобы оставить без ответа... -- Да,-- сказала княжна и замолчала, прикрыв глаза.-- Я была там,-- добавила она после паузы. -- Он тоже,-- кивнул я на Вахтанга. Теперь княжна обратилась к нему по-грузински, Вахтанг кивнул и нехотя, короткими фразами, стал что-то рассказывать. Голос у него был нормальный, может быть, чересчур ровный, и лицо хорошее, а что малоподвижное и невыразительное, так это -- результат контузии... Мы накачали его так, что аббрутин только что из ушей не лился. Несколько часов он будет знать о себе, что он -- боевик группы "666" и что он контужен под Телави. -- Все, кто командовал расправой, теперь здесь,-- сказал я.-- Приговоры вынесены, и я не в праве их отменить. -- У меня убили родителей,-- сказала княжна,-- мой брат умер в лагере, а о сестре я до сих пор ничего не знаю и надеюсь только, что она тоже умерла... И все равно я прошу вас -- отложите возмездие. Не отмените, никто не говорит об отмене, но отложите. Потому что если вы произведете еще один взрыв, совещание перенесут в другое место, и все наши труды пропадут... и шанс будет упущен, единственный шанс... О! Это было как раз то, что я ждал. Я откинулся на спинку стула и задумался. Княжна достала из сумочки сигареты, Иосиф услужливо щелкнул зажигалкой. Об этом мы тоже позаботились: на портрете, который они получат, будет лицо, как две капли воды похожее на фоторобот с плаката "Разыскивается!", которым оклеен весь Краков. Дерзкое ограбление банка. -- Болит?-- спросил я Иосифа. Он положил зажигалку в карман и поморщился. -- Ннэт,-- тряхнул он пегой головой.-- Ннэ болит. Врал, конечно: после того, как Крупицыны завернули ему руки, плечевые суставы должны болеть минимум неделю. -- Могу предложить тибетский бальзам,-- продолжал я.-- Снимает любую боль. -- Спасибо,-- сказала княжна.-- Иосиф сам -- фармаколог. -- Как хотите,-- пожал я плечами.-- Вернемся к нашим баранам. Лишних вопросов я задавать вам не буду, скажу все сам, и если очень уж ошибусь -- поправите. Хорошо? Итак: вы намерены произвести покушение на кого-то из участников совещания. Вероятнее всего, на фон Вайля. Против этого возражений не имеем. Но вы просите нас приостановить на время нашу деятельность, лечь на дно -- то есть рискнуть всем, что мы уже поставили на карту, потому что в гепо сидят не только глупые увальни, -- для того, чтобы совещание состоялось и вы смогли произвести свою акцию. Но в таком случае, объясните мне, почему ликвидация политического деятеля для вас важнее, чем возмездие десятку палачей? Ну, не будет фон Вайля, так будет Шредер, уберете Шредера -- будет Дорн. Какая вам разница? -- Если вы позволите, я скажу,-- княжна подняла руку ладонью вперед.-- Из всего того, что вы перечислили, верно лишь одно: да, возмездие палачам у нас сейчас стоит на предпоследнем месте. -- А на последнем? -- Вязание на спицах. -- М-м... -- Не делайте такое лицо и выслушайте то, что я скажу. Да, еще весной мы пошли бы с вами, мы мстили бы, и лучшей цели не было бы для нас -- лучшей цели и лучшей судьбы. Но -- появилась иная, и ваши цели, и наши, те, которые были прежде -- заслонила. Мы увидели вдруг... простите...-- она смяла сигарету.-- Я вдруг заволновалась, вот как... эта цель... Эта святая цель -- независимость родины, независимость Грузии, и сейчас она стала достижимой, да... И вдруг -- вы, братья, но как же вы можете помешать! Сейчас, сейчас -- я все объясню. Весь Рейх трещит по швам, и он развалится, клянусь, если все будет идти так, как идет сегодня... война в Африке -- тому доказательство... Что было в позапрошлом году в Кахетии, невозможно сегодня, солдаты не станут стрелять и офицеры не отдадут таких приказов, но и народ не поднимется еще раз -- на такое... нужна пауза, нужен еще год бессилия Берлина!.. И все -- тогда -- свобода. Но если четверо договорятся, Рейх устоит, потому что развал его опасен и невыгоден даже врагам. Фон Вайль и Толстой секретно сговорились образовать союз, стереть границы -- так будет разрешен неразрешимый, казалось, русский вопрос -- и уцелеет Рейх. Но мало кто из собственных же партий поддерживают и Толстого, и фон Вайля, и если мы устраним обоих, события пойдут естественным путем, Россия выйдет из состава Рейха -- клянусь, тогда Берлину не дотянуться будет до маленькой Грузии! И разве только Грузия сможет обрести тогда свободу? О, нет -- все, кто достоин. И ваша Польша, Игорь... -- Да, наша Польша... Неслышно ступая, подошел Ганс и поставил на стол чашечки с дымящимся кофе и блюдо с пирожными. Я взглянул на пирожные: четыре меренги и четыре шоколадных эклера. Впрочем, я и так чувствовал, что террористы -- настоящие. -- Спасибо, Ганс,-- сказал я.-- А нельзя еще какой-нибудь воды?-- Это значило, что мое мнение не противоречит результатам проверки. -- Значит, вы хотите перевернуть мир -- и вот обнаружили точку опоры?-- спросил я. -- Да,-- улыбнулась княжна. -- Достойная цель... Ну, что же... Я еще не готов дать вам ответ, кого именно вы в нас встретили: союзников или нейтралов. Но не противников -- это точно. Мы проанализируем ситуацию, посоветуемся... Назначайте время и место, где мы сможем дать вам ответ. Гарантирую, что в течение суток мы будем воздерживаться от акций. Дальше -- будет видно. -- Хорошо. Место встречи -- ресторан "Алазани". Время: четыре часа дня. Вы будете в этом же составе? -- Скорее, я буду с девушкой. Вахтанг, ты не в обиде? -- Мое дело солдатское,-- сказал Вахтанг и улыбнулся княжне.