@ME.FORMAT         R         3. -- А дальше? -- бархатным голосом спросил декан. -- Дальше... -- я задумчиво потер влажную от заживителя щеку. Ожог еще чувствовался. Рассказывать дальше не хотелось. Но мнение мое сейчас никого не интересовало. Решения здесь принимал не я. -- Потом я перебрался через реку. Плохо помню. Как в дымовой завесе. Шок. Мыслей -- ноль. Стреляй, беги... -- В древности, -- задумчиво сказал Лом, -- деревья, между прочим, рубили вручную. Вам бы это подошло. Большой спец по ломке дров! Я молчал, глядя Ломакину в очки. Причем здесь дрова? Воспитывает. -- Мы же условились, Симонов, меньше самодеятельности! Вам надо было продержаться трое суток. Вместо этого вы объявляетесь через, -- декан посмотрел на таймер, -- пятнадцать часов. На старом рейсовике, напролом! Не понимаю, почему вас не сожгли! Я понимал, почему, но промолчал. Надо по порядку. Сейчас Ломакин все равно не поймет. А ответ прост. Островитяне -- экипажи кораблей наконец-то дорвались до орбиты и наслаждаются свободой. Ох, что у них сейчас творится! -- Плохо, Симонов! -- Лом хотел добавить что-то еще, то тут стены кабинета померкли, противно заломило в висках, пол тряхнуло -- "Ариэль" включил силовую защиту. Этот маневр на Крейсере отрабатывали четвертые сутки с переменным успехом. Тренировались. Дальше дело пока не двигалрось. Орбиту Лабы держали "баллоны" бустеров, а в сотне тысяч километров от них зависли Крейсера Сообщества. И конца этому не предвиделось. Совет Сообщества заседал непрерывно. Из Совета на эскадру и обратно, непрерывным потоком шла информация, в которой вопросов было больше, чем ответов. Непрерывные учебные тревоги, неприятно похожие на боевые и предбоевые маневры, выполняемые хуже учебных. Суета, торопливые последние приготовления и приготовления самые-самые последние. Предположения, домыслы, безумные идеи. Тут-то и возникаю я. Все знающий, но ничего не решивший. Слишком многое произошло за эти пятнадцать часов... Город я изучил неплохо. Пробираясь по подворотням, валился в кусты при малейшем шорохе, перемахивал через высокие каменные заборы, старательно обходя бары и ярко освещенные улицы. Я вел себя, как на лабораторке по выживанию. Я больше не верил городу. Милые, обходительные люди ждали момента, чтобы воткнуть в спину виброкинжал. Чтобы брызнула кровь, чтобы кровь смешалась с землей и наконец, напоила ее. Кровью пахли улицы города, асфальт мостовых и заброшенные дома, деревья и камни. Кровью пахла планета Лаба. Я тронул губу. Кровь запеклась, хотя раньше, у флаера лилась щедро. В этот момент под аркой, выходящей на проспект Цепежа, появилась тень, и я нырнул в кусты. Замер, выжидая. "Не верь, никому и никогда не верь..." Где я слышал это, совсем недавно? Ах да, покойный знакомец-островитянин! Кстати, островитяне прекрасно укладываются в мою картину Лабы. Островитяне -- предел. Крайняя точка местной "свободы", автоматы-убийцы, вышедшие из-под контроля. Им начхать на "идеалы" бустеров. Объединяются в группы, добывают пропуска. Разумеется, они не выгодны любителям шпорить нравственный прогресс. Лишний материал. Их преследуют, выбивают... Только, что они так за Остров держатся? Додумать не дали. Пошатывающаяся, едва различимая в темноте, до жути знакомая фигура добрела до кустов, где прятался я, и остановилась. Я ощутил, что меня видят, и вдруг понял, кто это. Я не удивился и не испугался. Ничего не почувствовал. Но, может быть, легкий стыд, что, я как кретин, прячусь от дамы в кустах. А еще пришла мысль: "Вот и славно, давно пора поговорить." -- С каких пор ты стал меня бояться, Вик? -- услышал я сдавленный шепот и, словно наяву, увидел закушенную губу, измазанную кровью щеку и помутневшие от боли зеленые глаза. -- С тех пор, как ты разбилась, -- спокойно ответил я. -- Я не разбилась. Ты убил меня, когда бил кузовом... Знаешь, у флаера каркас из терролитовых трубок. Они твердые и тонкие. Я видела... Сначала, одна из них фонарь пробила. Медленно-медленно так. Прошла через кабину. Через пилотское кресло. Через меня... Зачем, Вик? Мне стало не по себе. Спокойствие медленно уходило. -- Бред. Ты стреляла первая. Ты знала, что делаешь. Сейчас бы я лежал в разбитом флаере мертвый и переломанный. А Арнольд? Кто ударил виброкинжалом? И вообще, сгинь! Я хотел добавить про шпоры, Сообщество и многое другое, но замолчал. То, о чем я так хорошо и уверенно думал, стало пустым и ненужным. Я вдруг поймал себя на мысли, что произошла жуткая ошибка и я действительно стал убийцей. Убийцей невиновного человека, любившего меня. -- Я ведь любила тебя, Вик. Когда я пришла в павильон и увидела мертвого Арнольда, я поняла, что случилось страшное и испугалась за тебя. Я не думала, что делаю, Вик. Я должна была не пустить тебя в город. Любой ценой... Она шагнула ко мне. Теперь мы стояли вплотную. Я разглядел Яну, и меня словно зажали в створ. Это было ее лицо! Губы, волосы, черное пятно на щеке -- кровь, развороченный, изуродованный висок. Невидимые раскаленные клещи рвали и жгли мой мозг. Все глубже... И боль, дикая боль, но вырваться нельзя... А она говорила: -- ... ты бы остался с нами. Бабушка Элеонора старая и не может работать на ферме. Она бы отдала ее нам. Там красиво, на холмах у реки. А нашего первого малыша мы назвали бы Мишелем. Правда? Я схватил ее за локоть, рванул. На миг почувствовал холод ее руки, пальцы скользнули по пластиковому браслету, а потом все исчезло... Перед глазами земля. Сухая-сухая. Это от того, что дождя долго не было. А еще, кажется, трава. "Кажется", потому что темно. Ночь. Голова звенит пустотой. Тело не слушается. Надо сконцентрироваться. "Я абсолютно спокоен. Мои руки повинуются мне. Мои ноги наливаются силой. Я могу встать. Все хорошо. Я абсолютно спокоен..." Чушь! Я не был спокоен! И ноги силой не наливались. Аутотренинг не помогал. Упершись руками в землю, я попытался подняться. Получилось. Что это было? Я сидел на корточках, а потом ткнулся физиономией в кусты. Остальное -- плод больной фантазии. -- Видения -- есть первый признак переутомления, -- пробормотал я. Не хотелось бы еще раз, переутомившись, пережить такой сон. Слишком он реален. А если не сон? Тогда -- глюк. Галлюцинация. Плохо... И опять заборы, запах листвы, запах пыли, запах земли, шаги на цыпочках вдоль стен, прохлада камня под пальцами и мысли. Мозг, оправившись от потрясения, бешено жонглировал вопросами и ответами. Понять противника -- предугадать его дальнейшие ходы. Почему меня не "угасили" в компании с Арнольдом? Значит, я был нужен бустерам живым? А сбивали зачем? Астроверфь? Несерьезно! Дали бы лучом... Нет, не понимаю! Отлично я понимал. Просто избегал одного элементарного объяснения, от которого начинало саднить под сердцем. Призрак, или галлюцинация, или видение моего сна было право -- Яна не хотела пускать меня в город. Улица была ярко освещена. На противоположной стороне чернел ягодный сад, в глубине которого мерцали окна гостиной и кухни. На стоянке торчал один тетушкин флаер, значит Мишеля все еще не было. Светло, тихо, пусто. А на лавочке сидит кто-то. Сидит и смотрит в мою сторону. Я неторопливо перешел улицу и хотел нырнуть в темноту, как вдруг за спиной прозвучало: -- Почему ты так поздно, Викентий? Я сижу, тебя жду... Я застыл на полушаге. На Лабе никто не мог знать мое настоящее имя. На самом деле я не Виктор, а Викентий. Дурацкое имя. Я его получил стараниями мамы. С детства оно мне не нравилось и я сократил его до Вика. К этому привыкли и иначе как Виком или Виктором не называли. Так документы и получил. Никто не мог знать мое настоящее имя... Она могла. Сидя на скамееечке, она укоризненно смотрела на меня. Мне захотелось спрятаться. Бежать, нырнуть куда-нибудь, как в детстве, когда я, возвращаясь домой из Города Аттракционов и услышав те же слова матери, спешил запереться в своей комнате. Но теперь бежать было некуда. Да и как укроешься от человека, умершего три года назад? -- Я ездил на Остров, мама. -- Опять ты весь грязный, -- вздохнула она. -- Ну, где ты ухитряешься извозиться? -- Упал, -- я был спокоен. У меня словно отключились нервные центры, ведающие удивлением. Все воспринималось как должное. И то, что мать выглядит молодой, гораздо моложе, чем в последний раз. И то, что на ней любимое искристое лакоплатье. И то, что говорит она на едином как всегда, с легким акцентом. Она родилась на Магдалине -- там все слегка картавят. -- Я упал по дороге... -- Когда ты врешь, мне всегда интересно -- в кого ты так хорошо научился это делать? Стыдно. Я пожал плечами. Мне не было стыдно. Я же в самом деле упал. Только с большой высоты. -- Ты плохо поступил с Яной. Ведь ты нарочно ударил кузовом. Ударил, чтобы убить. И сейчас... Зачем ты идешь туда? -- мама махнула рукой в направлении дома. -- Подожди! Сейчас ты скажешь, что идешь восстанавливать справедливость, помогать людям. Ты помогал им и до сих пор. Где они -- эти люди? Арнольд, Яна, островитянин... Ты считаешь себя правым. Ты всегда любил считать себя правым. И, разумеется, хотел, чтоб было как лучше. Но ни один твой шаг на Лабе не принес пользы. Только зло. Теперь ты идешь мстить. Кому? За что? За собственное бессилие? -- А Остров? -- я с трудом разлепил губы. Во мне не было уверенности. Как спец я не стоил сейчас ничего. Тоска выворачивала меня наизнанку. Тоска и сознание, что мама права. -- Ну и что? Да, Остров жесток. Но ты даже не уверен, что понял его до конца. Может быть в его жестокости есть смысл? Но ты идешь мстить. И будешь жесток тоже... -- Я иду мстить убийцам! -- Неправда, -- она смотрела мне в глаза и я не мог отвести взгляд. -- Хочешь скрыть свои ошибки, выставиться, проявить себя? Заработать благодарность декана? Поэтому, а вовсе не от того, что кончилась связь ты ничего не сказал Ломакину. "Справедливость", "благо Сообщества" -- пустые слова, прикрытие для тебя. Тебе и раньше было плевать на них, а сейчас... Красуешься своей ловкостью, силой... Ты ведь слабеньким рос. И наверное, поэтому всегда хотел стать сильным. Сильнее всех. Ты и с отцом ушел потому, что он устраивал в Школу, давал силу... -- Нет, не потому! Я любил отца! -- хрипло крикнул я. Меня начало трясти. Передо мной была не моя мать. Та никогда не упрекала меня, только улыбалась устало и грустно. -- Не любил ты его, -- покачала головой она. -- Ты в Школу хотел очень. Хотел так, что даже забыл про мою болезнь. И я осталась с нею одна. Ты знаешь, как плохо быть одной, когда медленно гаснет свет... Ее голос стал громом, и я закричал. Но я не услышал своего крика. Чудовищное эхо ревело в уши: "ГАСНЕТ СВЕТ... ГАСНЕТ СВЕТ... СВЕТ..." Страшные слова, без смысла и звука... Не надо!!! А потом острые круги и мягкие квадраты. Они пляшут, перестраиваются и образуют слова: "Приходят Катрин и мать. Смотрят в глаза и говорят. Видят насквозь душу. Парень, забери меня отсюда." Где-то я это слышал. Кто-то мне это говорил. И я говорю. И веселые геометрические фигурки вновь становятся в строй: "ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА". В ушах звенело, лицо дергалось, по спине тек пот. Я был пропащим человеком, отлично сознавал это и мне было все равно. Неважно, сошел ли я с ума, взялась ли за меня планета или бустеры, но больше никаких диалогов я вынести не мог. Быть мертвым -- гораздо лучше. Хотя, здесь воскресают и мертвые. И вновь я внушал себе, что абсолютно спокоен, что все хорошо, что руки и ноги повинуются... Но теперь аутотренинг не давал даже иллюзии облегчения. И тогда я изо всех сил ударил себя по морде... Немного полежав под ягодным деревом, ощупав челюсть, я поднялся и бесшумно скользнул вдоль стены. За стеной, в гостиной давал гудки вызова фон. Я "взял панораму" дома и обнаружил в гостиной тетушку Натали Кардан и Элеонору. Еще кого-то, одного или двух зафиксировал в соседней комнате. Они показались мне знакомыми, но находились далеко и воспринимались смутно. -- Да, я, -- говорила в фон тетушка. -- Следовало лететь лично... Так, таран, понимаю... Вдвоем?! В каком районе? Осмотрели место? Что значит, не успели?! Меня не интересует! А как хотите! Немедленно. Если живой?.. Тетушка повернулась и посмотрела на Элеонору. -- Мое мнение вам известно, -- процедила старуха. -- Ну нет! -- решительно ответила тетушка. -- Это надо было делать на Острове, а еще лучше не делать вообще. Да, считала и считаю! Нет, не трогайте. Доставите сюда, там... Я подошел к двери и, пнув ее ногой, вошел. -- ...видно будет. Впрочем, не надо, -- спокойно окончила тетушка, глядя на меня. -- Он здесь. Она выключила фон и сказала: -- Иди, умойся, потом поговорим. Я думаю, у тебя накопилось много вопросов. Да и нам есть о чем спросить. Теперь можно, -- она с непонятной жалостью и интересом рассматривала мое разбитое лицо. -- Крови много было? -- Как поступим? -- спросила тетушка, когда я, вернувшись, уселся в кресло. -- Сразу будешь спрашивать или сначала выслушаешь нас? Я думаю, мадам Элеонора, наши вопросы мы зададим в конце? -- Мальчишка ничего не понял, -- холодно констатировала Элеонора. С ней тоже произошла интересная перемена. Где грим, пудра, парик? Маскарад кончился, передо мной сидела жесткая старуха с фанатичными глазами. -- Расскажите ему, Натали. А когда он поймет, мы его спросим. Я кивнул. Информация, которой так не хватало, сама шла в руки. Озноб прошел, я был собран и жесток. Мозг превратился в запоминающее устройство, готовое впитывать информацию. -- Вы исправляетесь, Вик, исправляетесь. Не спорите, не перебиваете старших. Это радует, -- улыбнулась тетушка. -- С землянами, вообще, общаться -- редкое удовольствие. Нас заворожила громкая слава Дальней Разведки, Школы и так далее. Мощь и великолепие, псимбо, штучки с психополями. Супермены! Спецконтролеры! Тем более, сначала мы вас переоценили, решив, что вы -- человек Ломакина, дальник. Не надо бледнеть, Вик. Кому следует, давно и хорошо знают, что за человек ваш декан. -- Давно и хорошо! -- с ненавистью повторила Элеонора. -- Жаль, что заочно. -- Вывод напрашивается, -- продолжала тетушка Натали. -- Судите сами: у вас прекрасные отношения с деканом. Он выделяет вас, беседуя при закрытых дверях, прощает шалости. Далее, на каникулы вы рветесь в гости к другу. Не дожидаясь приглашения, навязываете свое общество. И наконец, без затруднений просачиваетесь через шеренги спецконтролеров, занявших орбиту. Хлопаете дверями, сжигая попутно мосты. Вопрос: кто такой Симонов? Ответ один... -- Мальчишка! -- прошипела Элеонора. -- Можно было сразу догадаться, что о разведке он и не думает, в гости набивался из элементарного хамства, а спецконтроль проскочил из-за извечного земного бардака... -- Бардака? -- не понял я. -- Это что? -- Слэнг, -- отмахнулась тетушка. -- Вас ждала веселая встреча. Подготовили информацию для дальников, распределили роли, сколотили антураж. И чуть не перехитрили самих себя. Но... Знаешь, когда мы поняли, что ты студентик? Званный ужин. Ты заставил нас обратить внимание на Арнольда и задуматься. Слишком рьяно он демонстрировал свою ненависть к тебе. Даже мы удивились, хотя... Переиграл Арнольд! Она выдержала паузу, глядя на меня. Ждала реакции. Не дождется! Ложь это... Ложь! Веселый космос, неужели я все-таки "раскрыл" Арнольда? -- Приличный молодой человек вынырнул из глухомани западных ферм несколько месяцев назад и быстро вышел на нас. Все в нем было хорошо, и документы, и знание агробиологии, и скромность. Вот только не было никогда на Лабе человека по имени Арнольд, посланного учиться в метрополию. С Лабы не уезжают! Арнольд наблюдал за нами, мы за ним. Мы не торопились. Мы бы и не поторопились... Заслуга мадам Элеоноры. Она решила, что фрукт созрел и пора варить компот. -- Не паясничайте, На-та-ли, -- скривилась старуха. Нет, что творится! Неузнаваемо! Ладно бы наоборот -- ерничающая старуха и одергивающая ее тетушка. -- Извините, -- раздраженно бросила "На-та-ли". -- Мадам Элеонора предпочитает радикальные решения. Не поставив никого в известность, она дала указание э-э-э... изолировать Арнольда и осмотреть вещи. В комнате, в незамысловатом тайничке был найден Алый Медальон. Мы не захотели портить отношения с Белой Радостью. Медальон -- это тайный посол. А исчезновение посла -- это... Отличный ход! Ваш Лом -- великолепный противник. Он правильно рассчитал, что Арнольда мы вычислим сами и обязательно найдем Медальон. Самовнушение! Тетушка вновь выдержала паузу. На этот раз молчание далось мне труднее. Натали Кардан улыбалась. О, она отлично знала свое дело! Она умела пытать. Она пытала меня подозрением. Вернее, она только подавала намек, а пытал себя я сам... -- Тыч открыл нам глаза, Симонов, -- неожиданно перешла на "ты" она. -- А вначале, поверив Арнольду, мы предоставили ему полную свободу. Даже пригласили на званный ужин, демонстрируя полное доверие, а заодно и дальника -- агента Сообщества. Увы, ты оказался не резидентом и не агентом, а словоблудом, раскрывшим коллегу. В этом трудном деле ты проявил незаурядное мастерство и напористость. Каждое твое наблюдение работало на нас. И то, что Арнольд уклонялся от встречь с тобой один на один, словно зная о "спик-вертушке". И то, что его лицо показалось тебе знакомым. И даже эпизод с кофе. Ну, когда ты не смог его психополем... Я скрипнул зубами. Ай, Мишель-Мишель! Проболтался родственничкам! Хотя, откуда ему было знать. Но я-то, я! -- Дыма без огня не бывает... -- начала тетушка. -- Бывает, -- раздался глубокомысленный голос. -- Если у меня будет замыкание. Хозяева, мне нужны новые дюбели... Я вздрогнул. В дверях стоял полотер Апполинарий. Элеонора негромко и яростно сказала в дверь: -- Недоумки! Чем вы там занимаетесь?! Заснули? Герман! -- Ваши люди, -- невинно заметила тетушка. На пороге появился громадный детина. Я узнал его и привстал с кресла. Герман долго посмотрел на меня, поправил шляпу "Лаба-транс" и выволок бормочущего кибера из комнаты. Расшатывают психику, гады! Намекнули. -- Арнольд стал опасен, -- продолжала Натали. -- Слишком многое увидел. Да и нужен он нам как агент-дальник не был. Ведь у нас был ты. Не дальник, но... Остальное несложно. Тем более, бедняга так рвался на Остров. А Остров... -- О нем мне все известно! -- не удержался я. -- И будьте уверены, в случае конфликта, первый удар придется по Острову. Я блефовал. Удара не будет. Ни за что и никогда. Сила -- это для слабых. Я врал наугад, но попал. Тетушка взволновалась не на шутку. -- А вот это ты зря... Старуха Элеонора ненавидяще смотрела на меня. -- Ничего тебе не известно, щенок! -- она покачала головой. -- И никакого удара ты нанести не позволишь. Совесть не даст! У землян ее нет, но даже вы на это не пойдете. Сам декана молить будешь, чтобы Остров пощадили. Сам себя пожалеешь! Мечтать будешь на Острове очутиться! Хоть мишенью. Хоть на часок. -- Ха-ха, -- раздельно произнес я. -- Не вижу причины! -- Увидишь, -- пообещала тетушка. -- Совесть тебе не простит. Ни Арнольда, ни Яны... Бедная девочка! Неблагодарно ты с ней обошелся. Она предлагала тебя не э-э-э... В общем, отпустить. -- Вы... вы... не смейте! -- задохнулся я. -- Спецконтролер! Зе-е-емляшка! -- брезгливо протянула старуха. -- Действительно, Вик, держи себя в руках! -- укоризненно прищурилась тетушка. -- Помогли умертвить земляка, а туда же, указывать, что смеем, что не смеем. Я молчал. Мне было плохо. -- Ладно. Придется нам тебя на Лабе задержать. Из сострадания. А то, как своим соотечественникам в глаза смотреть будешь? Ай-яй-яй! Набезобразничали, Симонов? -- тетушка издевательски улыбнулась. -- Твои рассказы за ужином нам сильно помогли. Так красиво обрисовал спецконтроль на "Лабе-2", так подробно описал "пунктир"... Наши ребята воспользовались рекомендациями. Ракетоплан, на котором вы прибыли сюда, "челнок" ваш тоже пригодился. Твои коллеги из Второй Школы подумали, что ты решил вернуться... Не бледней! Ты же не предполагал, что все кончится так печально! -- И что вы со мной делать собираетесь? -- нахально усмехнулся я. -- Пытать? -- Мне не было страшно. Мне теперь было на все наплевать. Никакая пытка не сравнится с сознанием собственной вины. Любая пытка имеет конец, а эта останется со мною навсегда. Арнольд и Яна, ребята из Второй Школы... -- Допустим, -- я покосился на дверь. Герман был на месте. -- Я все понял. Кроме одного. Почему я живой? -- Это поправимо, -- задумчиво произнесла старуха. -- Я же говорю, -- перебила тетушка. -- Мы надеемся тебя перевоспитать. Ты ощутишь силу и правду наших идей, прикоснешься к совести Вселенной... Я даже на дверь смотреть перестал. Она что это, серьезно? А Натали Кардан вдохновенно продолжала: -- Наше сотрудничество было бы полезно для тебя и для нас... Элеонора брезгливо сощурилась. Тетушка доверительно сказала, искоса глянув на не: -- Если ты, Вик, захочешь чего-либо добиться в жизни, не позволяй коллегам иметь иное мнение. Разногласия в руководстве приводят к... -- Глупой болтовне! -- взорвалась старуха. -- Ваша идея поговорить по душам. Мы теряем время! От этого наглеца все отскакивает, посмотрите на его лицо! Надо было не мешать моим людям на Острове. -- Вы свое дело сделали. Ваши люди испортили, что смогли. -- От Пяти Фонтанов мальчишка не ушел бы! Он не ушел бы от моих людей и раньше, если бы вы не дале охране приказ вмешаться! -- Большинство согласилось со мной, -- пожала плечами тетушка. -- Нам нужны не трупы, их, хвала Цепежу, хватает, а информация. И вообще, он приличный молодой человек. Он нам пригодится. Обо мне забыли. Пока. Я остался жив из-за разногласий в руководстве. Бабулька, правда, раз погорячилась -- улучив момент, хотела втихаря меня прихлопнуть. "Любительница радикальных средств." Навела на меня островитян, велела охранникам закрыть глаза на происходящее... А тетушка, видимо сделала на меня ставку. Вот почему был так недоволен "офицер охраны". Противоречивые приказания -- тут любой озвереет. А нельзя ли на этом сыграть? Не успею. Время. -- А сейчас несколько вопросов, -- ласково продолжила тетушка. -- Не пугайся, ничего страшного. Никаких стратегических секретов, тактических характеристик и дислокаций. Ты этого не знаешь, а нам совершенно не нужно знать, что астрофолот Земли имеет сто девяносто пять Больших Крейсеров, и что на Марсе заканчивается монтаж первого фазоинвертора. Нам всего лишь хочется, чтобы ты рассказал подробнее о вашем декане. Привычки, слабости, манера держаться, любимые блюда, вещи, словечки... Мелочи. В этом нет ничего опасного ни для тебя, ни для него. Мы не просим выдавать важные подробности, да ты их и не знаешь. Расскажи что-нибудь незначительное. Ваш Ломакин -- умница. Он сильный противник и нам хочется узнать о нем побольше. Вполне понятное стремление. Спорт. Уважение к сопернику. Я мысленно фыркнул. Они меня совсем за маленького считают! Успокаивают! Мне ли не знать, какие большие дела начинались с крошечных "корючек". -- Это первое. Затем, сенс-связь. Очень важно выяснить, Вик, какие действия собирается предпринимать Сообщество в отношении Лабы. Тебе же наверняка известно! Кое-что ты уже сказал. Удар по Острову... Бр-р-р! -- Натали Кардан, поежившись, покачала головой. -- Сообщество может наделать массу ошибок. Наворотить такого... Ты пока еще не вполне разбираешься в нашей жизни и не отдаешь себе отчета. Даже не представляешь, чем могут обернуться непродуманные действия! Для Сообщества в первую очередь. Наш долг предотвратить их... -- Все? -- я встал. С меня хватало. Сейчас я выйду из дома и отправлюсь на космодром. И пусть только попробуют меня остановить! Герман -- не помеха. Я еще и десятой доли того, чему учили, не продемонстрировал. -- Почти. Осталась одна маленькая просьба. Медальон. Ты должен передать его нам. В знак доверия. Как символ, что мы поняли друг друга. Не беспокойся. Когда ты покинешь Лабу, тебе его вернут. Я увидел, как подобралась, потянулась вперед Элеонора, в ожидании моего ответа и рассмеялся. Нашли дурака! Не видать тебе Алого Медальона! Возможно я никогда не покину Лабу, но гемолит бустерам не достанется. Первое, что я сделал, придя в Торию -- спрятал его в надежном месте. Потому что Медальон -- это их шанс связаться с Белой Радостью. И я постараюсь, чтоб ни малейшего шанса у них не осталось. А теперь я уйду. Пусть меня судит Земля. За Арнольда, Яну, мои ошибки, за все, что я наделал... -- Что же ты наделал! -- эхом повторил знакомый голос. Натали Кардан, Элеонора, Герман, напряженно замерший в дверях, смотрят и ждут ответа. Они молчат. Молчат и не замечают того, что вижу я. В комнате пявляется человек. Я не могу разглядеть лица, расплывающегося белым пятном, но все равно он мне кого-то жутко напоминает. Еще один... Нашего полку прибыло. Галактика чудес, почему его не видят? Бустеры смотрят сквозь него, а он, отодвинув плечом Германа, шагает ко мне. -- Что же вы, Симонов? -- знакомый голос. Знакомый бархатный голос. -- Вы же спец! Нет, вы были спецом, а теперь... Вам знакомо выражение "преступный идиотизм"? Нет?.. На вашей совести, Симонов, двести смертей. Сто на "Лабе-2", столько же на Крейсере. Гордость. Гордыня, никчемная самоуверенность, чувство собственного превосходства и исключительности -- ваша вина, бывший студент Симонов. -- Но ведь мы действительно... -- язык вязнет во рту. -- Мы помогаем, не требуя ничего взамен. Строим, лечим, учим. Мы -- земляне. --Да-а-а? -- невесело смеется декан. Смутное пятно лица приближается вплотную и становится резким. Передо мною Ломакин. Следует удивиться, но я не удивляюсь. С чувствами что-то произошло. Во мне не страх, не удивление, тоска. -- Да-а-а? Земляне? Ты уверен, что земляне -- мы? А может они? И мы, и они, дети одной планеты-матери. Все миры Сообщества заселены выходцами из Солнечной. Так кто из нас в большей мере земляне? Их ошибки -- наши ошибки... -- Но вы сами нас учили, что мы лучше, честнее, добрее! Что опекать должны, пока не дорастут. Наша миссия... Бремя Земли... Ломакин молчит, не глядя на меня. И тут я понимаю. Смутное лицо, странные речи... Лом никогда не говорил мне "ты". Это не он! Это один из них! Бустер... Маска. Я вскакиваю с кресла: -- Ты не Ломакин! Кто ты?! Сними маску! Сними маску, гад! Бросаюсь на него. Но это уже не Лом, это Яна. Она что-то говорит, а лицо ее течет и искажается. И боль, боль пополам с тоской... А передо мной уже мамино лицо. "Ты прежний. Сила и правота... Вновь ложь, вновь смерть. Палач. Ты не сын мой!.." Лица расплываются, дрожат, кричат, плачут. Веселый космос, я не могу больше, меня же наизнанку выворачивает! Зачем?! Зачем все это нужно?! Что мне делать?! -- Что мне с ним делать прикажете? -- голос тетушки. Только голос. Темно. Лежать неудобно, нос во что-то упирается. -- Старательные мои! Уж лучше умный лентяй, чем усердный кретин. -- Сами говорили, чтобы я страховал. А он метаться начал. В окно кинуться хотел... Я его не удержал бы иначе, -- виновато бубнит Герман. Оправдывается. Он оправдывается, а я лежу. На полу. Почему? Я же стоял. -- У него голоса были, идиот, -- подает голос старуха. -- Ты что, не понял? Совсем отупел у себя на Острове? Ничего, это поправимо. -- Это не голоса... Голоса я знаю... -- испуганно бормочет Герман. -- Когда голоса, тихо сидят. А этот... -- Не привык еще парнишка, -- смеется тетушка. -- Ничего, скоро привыкнет. Я присел. Свет в комнате казался тусклым и неправильным. Было странно, было больно и было очень-очень пусто. Голова не думала. Снова они... Даже здесь. Не укроешься, не уйдешь от них. От кого? Голоса... Картинки. Почему они говорят, отчего им нужен именно я, откуда они все знают? Они вернутся... Что я отвечу им? И смогу ли ответить вообще? -- Вот видишь, Вик, -- голос тетушки звучал задушевно, почти ласково. -- Всем сначала приходится тяжело. Это нелегко -- заглядывать к себе в душу, слушать голос своей совести. Мы учились годами. Теперь, Вик, все зависит только от тебя. Нам ты больше не нужен. Ты для нас больше не опасен, мы отпускаем тебя. Вся Лаба твоя, а впереди много месяцев, а то и лет каникул. Учти -- планета закрыта, связь с дальниками для тебя невозможна, а на космодром ты не попадешь. Отдохни, подумай... И помни, кроме нас тебе никто не поможет. Декан далеко, мы близко. Помоги нам, и мы поможем тебе, избавим от кошмаров, от призраков, от голосов. Мы знаем, как это сделать... -- Остров! -- прохрипел я. Не знаю, как догадался. Хотя, ответ напрашивался. -- Да, Остров, -- легко согласилась тетушка. -- Это лишь малая часть того, что мы можем тебе дать. Мы дадим тебе идею, подарим веру -- силу несравнимую ни с чем! Ты вытравишь в себе сомнение и каждый шаг твой будет справедлив и безупречен. Воля твоя, лишенная колебаний, превратится в крепчайший сверкающий кристалл. Ты ощутишь власть над временем и пространством, власть над людьми. Ты сам станешь совестью и будешь диктовать свои законы... Она смотрела сквозь меня, сквозь стены дома и ночное небо, в бесконечность и мрак был в ее глазах. Она почти кричала. Она слышала только себя. И я даже в чувство пришел. -- Нам не нужна техника! Мы даем человеку силу духа, мы делаем из него сверхчеловека! Наша идея правит Лабой! Разве у нас плохо, Вик? Вспомни другие миры Сообщества. У нас не страшно ходить вечерами по улицам, тебя не оскорбит пьяное быдло в баре, здесь почти нет пьяных, хотя вина у нас хватает. Мы не ссоримся по пустякам, у нас нет собирателей и накопителей, праздных лентяев и болтунов. Мы стремимся к тому же, что и Земля -- к счастью для всех. Но каждому свой путь, и мы хотим идти своей дорогой. -- Каждому свое! -- отчеканила Элеонора. -- Как Радость, -- криво улыбнулся я. -- Далась тебе Радость! Мы согласны с ней в одном. Довольно контроля! Мы желаем самостоятельно решать свои проблемы. Не хотим, чтобы за нас думали магдалиане и пелерийцы. У нас с ними разная кровь. А кровь и корни нашего народа в этой земле! Кровь... Снова кровь! Далась им она. Что-то было такое, страшно давно. Кровные узы, раса, нация. Интересы нации превыше всего. Несогласных выродков -- в печь! "Лаба, Лаба, юбер алес..." Избранные богом, осененные высшим знанием, а на деле, не мечтающие ни о чем кроме власти. Не над временем и пространством. Над людьми. Воспитатели... -- Бесполезно, Натали, -- Элеонора ненавидяще смотрела на меня. Отличный образчик! -- Он же умница! Зе-е-емлянин! Пусть пообщается... Она неожиданно улыбнулась. Как кукла, одними губами. Потом встала и вышла из комнаты. Герман, торчавший в дверях, исчез. Тетушка поднялась. -- Не знаю, что из всего этого получится, но запомни -- если ты поможешь нам, то покинешь Лабу очень скоро. А если пожелаешь остаться, Остров всегда будет открыт для тебя. Остров и многое другое. Но учти -- нам нужен Медальон. Все остальное можно позже, но Медальон сейчас. Думай! Она ушла. Я сидел на полу и не мог подняться. Дико хотелось пить, а еще лучше поспать, но спать было невозможно -- голова грохотала и плавилась. Я тупо следил за убирающимся в комнате полотером Апполинарием, а потом неожиданно для себя спросил: -- Ап, а отчего планета называется Лабой? Кибер, не останавливаясь, прогудел: -- Лаборатория... Сокращенно. Эта планета была раньше... Цепеж. Величайший из великих. Лаборатория... х х х х х -- Вот как! Оч-чень интересно! Значит, я сподобился вам, Симонов, в качестве голоса совести... Отрадно слышать! Уважаете старика! -- Ломакин снял очки и потер рукой лицо. Под глазами чернели круги. -- А то, я сначала подумал, что одни мертвецы являются... М-да! Я пожал плечами. Ломакин не верил. Я сам вначале не верил. -- Что ж, -- декан откинулся в кресле. -- Общая картина ясна. Бустерам требовался источник информации. Арнольда они использовать не могли и решили его смертью шантажировать вас. На пушку брали! Я удивленно посмотрел на декана. Причем здесь пушка? Какая пушка? Нейтронная, рентгеновская, квантовая? -- Шантаж! -- пояснил декан. -- Все, что говорилось относительно вашей вины -- ерунда! Арнольду просто не хватило умения и выдержки. Мы виноваты. Надо было посылать профессионала другого уровня. И катастрофа на орбите... Вы тоже ни при чем. Никто не предполагал наличия крейсеров... А Яна... Вы же не маленький, Симонов, сами должны понимать! Яна выполняла приказ. А приказ был -- устранить вас. Кто его отдал, думаю объяснять не надо. Да, я все сделал правильно. За последние сутки я повторил эти слова тысячу раз, но так и не смог убедить себя до конца. Незримые вирусы сомнения разъедали душу и возвращались ко мне голосами совести... В комнате моей все оставалось по-прежнему: неубранный диван, выдвинутый на середину комнаты, объем-экран видео, коробки из-под тоника, разбросанные по полу, голография Саньки Портнова в пилотском комбинезоне, прилепленная на стену. И кресло у окна, в котором кто-то сидел. -- Я опять пришла к тебе, Вик... И начался тоскливый кошмар, тягучий бред, страшный сон без пробуждения. Пробуждения и не могло быть, потому что не имел этот сон ни конца, ни начала. Только серый сумрак, смутные лица и выворачивающее душу бормотание. И так долго-долго. Миллиард лет. Бесконечность. Они, то окружали меня толпой, то приходили поодиночке и говорили, говорили неумолкая. А когда исчезали, чтобы через мгновение возникнуть вновь, я, мокрый от пота и ослабевший, пытался подняться с пола и добраться до дивана, будто это могло помочь. Самое страшное, призраки говорили правду. Я не мог спорить, нечем было крыть. Все, что они вдалбливали в мой мозг, мог сказать себе и я сам. Но раз так, значит дело во мне, в моем сознании. И мама называла меня Викентием, именем, здесь неизвестным... "Заглянуть в душу, услышать голос своей совести", -- сказала тетушка. Она знала заранее! Она не случайно говорила мне об Арнольде, Яне, ребятах из Второй Школы. Нет, не шантаж это был, игра на совесть. Натали Кардан заронила в меня сомнение, а уж добивал себя я сам. Тетушка рассчитала верно. Но мне был оставлен выход. Отдать Медальон, рассказать, что я знаю. От меня-то и требуется немного. А взамен получить Остров, забытье, избавление от мук. Избавление ли? Ведь моя-то совесть останется со мной! Своя, не приходящая. А что значит "приходящая"? Как они вообще это делают? Их голоса -- всего лишь протез, усилитель моей собственной совести. Следовательно -- виновата подкорка. Шутки психики. Хороши шуточки! Что на Лабе может воздействовать на сознание? Психополя отвергнем сразу, уж в них-то я толк знаю. А если газ-психоген? Каплю в атмосферу -- вполне хватит. Жители нюхают, "глюкают", общаются с видениями и ведут себя смирно. На гостей газ действует не сразу, адаптация нужна. Сегодня я адаптировался и... Стоп! Да стоп же! Почему газ? С чего я взял, что это химия? Апполинарий сказал, раньше планета была лабораторией. Планета полигон... Цепеж! Чем занимался Цепеж? Системами. Киберами... Роботами, появляющимися в облике родных и близких... Нет! А жаль, красиво выходило. Но призраки нематериальны. И ни один робот не может быть призраком, появляющимся в подсознании. А почему бы и нет? Цепеж был Великим Системщиком. Форсаж! Андроиды, надраивающие мозги, как Апполинаприй полы дома! Но какая польза от них? Должен же быть какой-то выход полезной продукции. А они только жизни учат. Стражи морали. Воспитатели с обратной связью... Вот оно! Я вышел на цель. Теория Цепежа. Теория Непорседственных Обратных Связей. "Нечто", непосредственно связанное с подкоркой обитателей планеты, жестко контролирующее мысли, и при необходимости, являющее менторов и судий. Как результат -- чрезмерная вежливость аборигенов и странные отключения. Отключишься, когда такое появится! Мне стало зябко. Я вспомнил некоторые дела на Лабе, в Школе и дома -- на Земле. Дела, о которых не стоило вспоминать... Зря подумал! Точно вспомню. Я понял, что попал в створ. Лучше бы мне остаться лежать в той яме на Острове или истечь кровью в степи. Кровь. Но какой же смысл в фразе: "Твоя кровь в нашей земле?" Это не символ. Я почти поймал мысль, очень важную мысль, но тут на лестнице послышались шаги и голова вмиг опустела. Голоса возвращались. Зашипела, открываясь, дверь и прежде чем я успел осознать бессмысленность поступка, я отчаянно рубанул по возникшей в дверях фигуре, кинжальным полем... Блок был поставлен грамотно. Мой удар вернулся ко мне многократно усиленным. Закрыться я не успел... -- Ты что, старик? Это же я... -- Мишель сидел рядом на корточках и приводил меня в чувство, поливая тоником из коробки. -- Плохо? -- участливо спросил он. -- Приходят? Значит он знал про голоса с самого начала. Знал, но не сказал. -- Хорошо! -- ответил я, через силу сплюнув на пол. -- Ладно, старик, извини. Я не хотел, чтоб так вышло. -- Да чего уж там, пожалуйста, -- ядовито ответил я. -- Зачем парня расстраивать? Пусть отдохнет на каникулах. С аттракционами! С голосами! Друг называется... -- Вик, ну зачем ты так? Я же начинал тебе рассказывать. В баре и потом... Давай я тебе тоника принесу. Легче станет. -- Не пой мне саги! Думаешь, я что-то понял тогда из твоего бормотания? -- Видишь ли, Вик, я не мог описать все в прямую. Для этого нет слов, ты теперь знаешь. -- Нашел бы, если захотел! Парень, да ты вокруг глянь! Это не шуточки! Не любовь к своей планете! Здесь не бустеры, это гораздо хуже. Ты спец, неужели не видишь? Мы проучились в Школе не один год, пора возвращать долги. Мишель вздохнул. Сел рядом, взял за руку. -- Извини, -- мягко сказал он. -- Я не могу так поступить. Твоя родина -- Земля, а мои корни здесь. Я должен держаться корней. На Лабе люди, которых я люблю, мой народ, в этой земле моя кровь. -- Вот именно, кровь! Все в крови! Вся планета. Затопите... -- я перевел дух. -- Чем ваша кровь лучше? Она у всего Сообщества одинакова. -- Кровь в земле -- это голоса, -- тихо сказал Мишель. -- Вспомни, Вик, после чего ты их услышал. Я потрогал губу. Вот оно как... -- Гад! -- только и смог выдавить я. -- Гад ты, Кардан... Полосатый! Глухач! Ну расскажи, расскажи про голоса. Соври красиво! Я стряхнул с себя руку Мишеля. Он не сопротивлялся. Я не обманываю тебя, Вик. Мы друзья, я просто хочу объяснить. Честное слово... -- Мишель заглянул мне в глаза. -- Голоса -- это совесть. Твоя, моя, тысяч других людей. Коллективная совесть планеты. Тем-то мы и отличаемся от остальных. Мы выше! Мы имеем истинное мерило ценностей и действенный метод воспитания. Поверь, мы хотим того же, что и вы -- сделать людей совершеннее, сильней духовно. Но у Земли одно, у нас другое. Каждому свое. У нас есть эталон, есть контроль. -- Это не контроль, а диктат, -- задохнулся я. -- Я тебе, Кардан, одно скажу. Когда совесть становится наказанием, грош ей цена! Она должна работать сама, а не быть бессловесным мальчиком для битья. Иначе, когда ее перестанут бить, она даст сдачи. Страх никогда ничего не решал. И если ваш эталон перестанет работать... Мне вас жаль! -- Нет, Вик, ты ошибаешься, -- вежливо возразил Мишель. -- На Лабе не принуждают и не заставляют. Мы лишь слушаем советы совести. Совесть не может ошибаться, на то она и совесть. Зачем ты думаешь о нас плохо, Вик? Мы не навязываем свою точку зрения, мы хотим, чтобы голоса услышало Сообщество и само решило... -- Кровь сосать станете? Или всех возить сюда на отдых? Как меня. Скажи, ты ведь меня на Лабу нарочно привез? А?! Мишель укоризненно покачал головой. -- Ты так и не понял, Вик. Да, я привез тебя на Лабу специально. Именно потому, что ты мой друг, я подарил тебе совесть. Первому из людей Сообщества. Пойми, Вик, мне важно, чтобы рядом со мной на Лабе был ты -- человек, которому я верю... Вдвоем мы горы своротим! Мы разгадаем тайну Цепежа. Ты многого не знаешь, я расскажу... Ты, Вик, представить себе не можешь! Цепеж был гением! Где сама Машина, где пульт управления? Неизвестно. "Вот оно что, -- подумал я. -- Машина. Не призраки-андроиды, а одна большая Система, связанная через кровь со всеми жителями планеты. Жуткое изобретение! Найти и деструктурировать." -- Ты очень нужен мне, Вик, -- Мишель положил мне руку на плечо. -- Помнишь, в прошлом году я вернулся с каникул на неделю позже? Мне еще от Лома влетело. Мы с ребятами набрали аппаратуры и прочесали на флаерах всю Лабу. Если бы Машина была размером даже с Апполинария, мы бы ее засекли. Но нам не удалось. Пусто. Тогда я был один, ребята не в счет, им до тебя далеко. С тобою мы отроем Машину! Мы подарим ее Сообществу! -- с неестественным воодушевлением говорил Мишель. -- Упаси меня Вселенная! -- вырвалось у меня. -- Ты... Нравственник! Блюститель душ человеческих! Честно скажи, ты действительно хочешь, чтоб везде так стало? Или ты чист как вакуум? Ну, скажи, кто к тебе приходит? Мать умершая? Или отец? Они тебе говорят, наверное, что ты вырос славным мальчиком. То-то ты всего второй раз на каникулы домой приехал! -- я вдруг вспомнил островитянина. -- Вы же все отсюда сбежать хотите, только не можете! Лжете, лицемерите... Все вы здесь вкруговую повязаны кровью вашей... В комнате стало тихо. Было слышно как за окном шумят деревья. Мишель молчал. Весь обмяк, сидел усталый и грустный. Все он знал заранее! И о родственниках своих и об их планах... Наверное и об Арнольде. Может быть и о предстоящей резне на орбите. Нет! Совесть бы ему не позволила. Замучала. -- Мишель, ты никогда не думал, что безапеляционноасть -- первый признак глупости? -- я с интересом смотрел на него. -- Только Обратная Связь, только воспитание по-цепежевски. Для всех миров. А то, не дай бог, кто-то ошибется, будет думать иначе, притормозит прогресс. А прогресс надлежит шпорить. Шпоры в бок -- полный форсаж! -- Эх, Вик, -- мягко возразил Мишель, -- зачем ты так? Какие же это шпоры? Впрочем, может быть и шпоры, но совсем в другом смысле. Шпоры, как подсказка. Что плохого в шпаргалке? Она лишь напоминает то, что знаешь сам. Ничего зазорного, если тебе подскажут, каким надо быть. В Школе мы не отказывались от шпор... Он осекся. В комнате было темно, но я "брал" его отлично. Раскрытый рот, расширенные глаза, устремленные на меня, сумбур в мыслях. Через мгновение Мишель пришел в себя, отвернулся, поставив блок, и я перестал его чувствовать. Но я уже все понял. Я был спокоен и холоден. Я узнал, что такое Остров, я догадался, куда и почему исчез Цепеж и самое главное -- куда и как спрятал он свою Систему. -- Вот видишь, Вик, -- улыбнулся мне Мишель. -- Вдвоем с тобой у нас получается гораздо лучше. Мы всегда друг друга с полуслова понимали. Это старики ничего понимать не желают. Они погрязли в своих догмах, мелких интригах. Фу! Они только дискредитируют идею: "Цепеж -- сверхчеловек. Система -- совесть Вселенной. Управлять ею невозможно." Представляешь? Не могут смириться с тем, что их время прошло. А совесть, Вик, принадлежит нам -- молодым хозяевам Лабы. Мы -- свежая кровь в этом дряхлом болоте. -- Мишель ликовал. Мишель улыбался. Мишель хлопал меня по спине. -- Мы научимся управлять Системой, Вик! А тот, кто встанет на нашем пути... -- он осекся. -- Ну как, старина, ты с нами? Если честно, то я за тем и пришел... Соглашайся, Вик! Тут и думать нечего! А Медальон... Конечно, если хочешь, можешь его себе оставить... Подумай, чего ты за него держишься? Тут такие вещи наклевываются! Нам бы Медальон очень пригодился. -- Нет! -- крикнул я. -- Нет, сволочь! Нет!!! -- Жаль, -- Мишель погрустнел. -- Мне бы было тяжело, Вик... Мы же друзья! Не заставляй меня забыть обо всем, о Школе, о лабораторках, Экосе. Я ведь тебя понимаю. Но и ты меня пойми. Меня совесть мучать не будет, правда со мной... Никто не должен стоять на пути! Он вздохнул и вышел. Вот так! Все очень просто. Был друг и нету. Как это у него легко вышло! Я так не умею. А он... Дружба не стоит идеи. Он переступит через дружбу и совесть не будет его мучать. Наверное он не врет, знает что говорит. На Лабе эти слова -- не фигура речи. Все равно, не могу я Мишеля ненавидеть. Обидно... А он меня уберет, не дрогнув. Верю. Тетушке не верил, а ему верю. Тон убедил. Хорошая на Лабе молодежь. Плод нравственного прогресса. Когда я был маленьким, мама часто называла меня бессовестным. Хотел бы я, чтоб так и было! Голоса совести. От них не спрячешься ни в заброшенных домах города, ни в шахтах горных разработок. Потому что голоса -- это сама планета. Да и не планета она вовсе, а Машина. Нет у нее пульта, нет проводов, деталек, гиперсхем. Есть горы, выжженная солнцем степь и вспаханные поля. Галактика чудес! Каждый клочок земли здесь помнит больше, чем успели забыть все жители Лабы, вместе взятые. Система везде и всюду. Подо льдом полюсов и под раскаленным песком Южного Побережья. Каждая пядь земли, каждый камень, каждый чих-плевок -- малые части глобальной Системы. Короче, наша "Гидра", увеличенная до размеров Лабы. Гигантский информационный кристалл планетарных масштабов. Совокупность электромагнитного поля Лабы и психополей ее биосферы. А в качестве периферийных устройств, откуда считывается и куда поступает информация -- мозги. Мой, Мишеля, Германа, островитян, всех, чья кровь осталась в этой земле. Наша "Гидра" тоже была замешана на крови. Только резать пальцы и колоть вены нам не приходилось, под рукой были пас-карты со всеми необходимыми данными. По ним шпаргалку и создали. Чтобы подключиться к "Гидре" требовалось ввести в нее свой генокод. На Лабе проще. Система сама найдет тебя по крови. Это как кодовое слово, как шифр, разрешающий доступ к компьютеру. Остальное несложно. Установив Непосредственную Обратную Связь, Система начинает подсказывать. Правильные ответы на экзаменах и праведные мысли на Лабе. Шпора... Вещь, убеждающая окружающих, что ты знаешь то, чего на самом деле не знаешь. Костыль для совести. Психосиловая коляска для паралитика... Какая соблазнительная мысль -- заставить жить по совести целую планету. Сделать людей добрее, умнее, честнее. И все это без особых затрат, по мановению руки. Ай да Цепеж, ай да оптимист! Теория Непосредственных обратных связей, хе! Возможно он даже гордился, что его сопланетчики станут эталоном людей будущего. Ничего себе будущее! Интересно, предвидел ли такой поворот Цепеж? Или увидел? На собственной шкуре... Он не начал с макета. Может быть ослеп от сияющих перспектив, уверовав в успех, или для Системы большой сложности малые масштабы не годились. Голос совести -- это не шепоток "Гидры", подсказывающий правила и схемы. Хотя принцип тот же. "Геомагнитные возбудители". Штука малоизвестная, некогда использовавшаяся для изучения земной коры, а ныне нигде не применяющаяся, а потому забытая. Безобиднейшее устройство. Но если установить "геомагнитные возбудители" в узловых точках силового поля планеты... Что-то похожее было во времена Освоения, кажется на Марсе. Какая-то жуткая история. Никс Олимпика. Катаклизм. Тогда-то от "возбудителей" и отказались. А Цепеж рискнул вновь... "Возбудители" включились в заданной последовательности, по расчетной программе. Дрогнула земля. Цунами обрушилось на Южное Побережье и затопило его. Реки вышли из берегов. Чудовищная магнитная буря прервала связь. И еще много недель подряд полыхали над ночной стороной планеты фантастические северные сияния, ранее здесь невиданные. Побежали по невидимым кабелям неощутимые сигналы, наполнились энергией невообразимые элементы и Система начала свою странную жизнь. Машина, словно вурдалак, возжаждала крови. А потом Цепеж набрал добровольцев. В экспериментах так полагается -- подопытные добровольцы и контрольная группа обычных людей. Добровольцев хватало. Помощники, ассистенты, лаборанты. Одних выбрал Цепеж и взял у них кровь. Других забраковал, но они все равно резали руки и кололи пальцы, в погоне за славой, из любопытства и по наивности. Третьи вообще ничего не знали. Но хирурги по-прежнему делали операции, выкидывая окровавленные марли и тампоны, из ссадин и порезов нет-нет, да и текла кровь, а бритвы не только брили, но и изредка резали... И пришли голоса. Никто ничего не понимал. Волна убийств и самоубийств затопила планету. Горели фермы, зарастали сорняками поля, а по пустынным улицам заброшенных городов бродили маньяки, пророки и сумасшедшие. Ночь пришла на Лабу, помощи ждать было неоткуда. В Глухое Столетие каждый был предоставлен судьбе. До лабиан не было дела. Они могли гибнуть или выкручиваться. На свое усмотрение. Выкрутились. Пообвыкли, загнали злобу и страх в темный уголок подсознания, посадив на тонкую цепочку, загородив бумажной стеночкой. Стали лабианами, которых мы знаем -- милыми, смирными, приветливыми. Надолго ли? Да, Великий Системщик, того ли ты ждал? Что стало с тобой? Ушел из жизни сам или тебя увел за собой затюканный, озверевший народ? В любом случае, не завидую. Позавидую. Для него все кончилось, а для меня лишь начинается. Но ведь выход есть! Ах, тетушка-тетушка, знала, чем меня покупать! Остров -- единственное место, где не устанавливаются Обратные Связи, где Система дает осечку. Теневая зона, узловая точка, мертвое пространство. Здесь можно творить что угодно не опасаясь возмездия. И некому подсказать, что драться нехорошо, а воровать гадко. Не срабатывает на Острове Машина! Отчего так? Ладно на орбите, вне Лабы -- большое расстояние, малая мощность, рефракция, дифракция. Но на Острове...У "Гидры" такого не было. Видимо, дело в размерах. Одно неясно. Допустим, Система не фиксирует наказуемых поступков на Острове, но в памяти-то они остаются! И совесть остается. Не машинная, человеческая. И когда человек покинет Остров, она припомнит ему все... Почему же этого не случается? Меня не покидало ощущение, что где-то в моих рассуждениях существует крошечный прокол. Я тщательно прятал, гнал эту мысль, чувствуя -- найди я неувязку, станет еще хуже, появится новый смысл, совсем гнусный... И я думал о другом. Понятно, зачем вокруг Острова охрана с ультрасовременной техникой. Не будь ее, все миллионы жителей Лабы сгрудились бы на этом пятачке. Вавилонская башня из тел, уходящая в стратосферу. Но охрана беспощадна и неподкупна. Да и чем здесь купишь человека, кроме Острова! А уж этим-то охрана не обижена. Жгет, кромсает, "выбивает", сдерживает и не пропускает. Она бескорыстна, потому что давно куплена и безжалостна, потому что голоса -- не для нее. А прочие ждут. Терпят, загоняя черные мысли и инстинкты глубоко-глубоко. Скромно ненавидят друг друга, вежливо боятся всех и каждого, и ждут, ждут, когда наступит желанная неделя и можно будет стать самим собой. Притопить надоевшую жену, вырвать глаза ненавистному соседу, сжечь, сломать, разрушить... Страшная штука -- Остров. Если бы его и не существовало, бустерам стоило бы придумать. Неделя на Острове пролетает как миг. А впереди напряженная тоска, и жизнь в ожидании голосов. Так не хочется уезжать... Свобода пьянит. И появляются алкоголики. Островитяне. Люди, перешедшие рубеж, выгоревшие до тла. Умные, ловкие, хитрые, они с большей радостью пойдут под луч "Ньюмена", чем обратно. Им нечего терять. Островитяне охотятся за чужими пропусками, чтобы остаться на Острове подольше, а охрана охотится за островитянами. А остальные ждут, ждут неизвестно чего. О, они бы с наслаждением бросили Лабу и подались к звездам! Но ложь и страх слишком глубоко пустили в них свои корни. Вцепившись друг в друга, лабиане твердят, что счастливы, не выпуская сами себя из этого ада. Как они любят Цепежа на Лабе! Клянутся его именем, почитают за сверхчеловека. И как ненавидят его же на Острове. Перед глазами разукрашенный памятник. Благодарность "эталонов морали" своему изготовителю. "Эталоны..." Продающие всех и каждого, служащие любую службу тому, кто посулит Остров. И не надо никаких полигонов, ни к чему бустерам отбирать подходящих людей. Все подходящие! Готовые выполнить любой приказ. На орбите, на "Лабе-2", на других планетах. Такие милые, такие добрые, душевные. Имя им легион... х х х х х -- Симонов! Симонов! -- Лом постучал ладонью по столу. -- Не увлекайтесь! Это лирика. По делу у вас все? Больше информации нет? Я открыл рот... Снова закрыл и, не опуская глаз, сказал: -- Нет. -- С "Гидрой" -- это вы остроумно! Мы, бывало... Впрочем, неважно. Она что, до сих пор работает? -- Ребята просчитались, -- соврал я. -- Подпитка слабая была. Пошли сбои, связи стали вырождаться. Последнюю сессию без шпаргалки сдавали. -- Отрадно слышать, -- пробурчал Лом. -- Интересно другое. Как вам удалось так легко исчезнуть с Лабы. Слишком много знали... А вас даже не изолировали! Я пожал плечами. Да, это сложно понять. Я тоже вначале удивлялся, что меня не охраняют и только потом, когда прорывался к космодрому... Это невозможно объяснить, это надо видеть... Я метался по Тории, заскакивал во дворы, подъезды, скверики и не мог укрыться нигде. В домах, одно за другим, вспыхивали окна и люди, словно зомби, повинуясь приказу, выходили на улицы. Они охотились за мной... Распад психики. Страшное зрелище. Ломакин молчал, постукивая пальцами по столу. Наш декан -- умный человек. Даже слишком. У него работа такая. Тем более, что он не только декан. Он сопоставил мой рассказ и выводы с тем, что получил по другим каналам, просчитал информацию и не мог не понять, что в мое объяснение логично укладываются все "корючки" Лабы. И наверняка он увидел перед собой, да что перед собой, перед Советом, перед всем Сообществом, тот большой и жирный вопросительный знак, который свалился на меня и раздавил в лепешку. Что делать с Системой? Уничтожить или оставить как есть? Не знаю. Я не знаю. А ведь мне легче, я догадываюсь, как вывести из строя этот чудовищный механизм. Но стоит ли? Это не выход. С одной стороны, Систему нельзя оставлять в целости и сохранности, заповеди Сообщества запрещают насилие над человеком и психикой. Значит, уничтожить? Но тогда... Я представил себе Лабу и вздрогнул. Свобода лабиан! Безграничная свобода! Нет больше контроля, никто не поучает, не стоит над душой. Совесть расправляется как сжатая пружина... И рвет ржавыми заусенцами плоть. Сбрасываются маски и лица людей сменяют звериные хари. Стоит уничтожить Систему и Лаба превратится в большой Остров. И никакой карантин, никакой спецконтроль не спасет от момента, когда лабиане расползутся по Галактике. Вежливые и безжалостные, несгибаемо добрые, не ведающие запретов и сомнений, не контролируемые Системой... Совесть они с собой не возьмут. Она останется дома. Удобно иметь выключающуюся совесть. Совесть вне себя. Они расползутся по Галактике, неся иным народам и мирам свою Идею. Идею нравственного прогресса и шпоры для нее. Систему Цепежа. О нет, не для себя! Сами они больше в подсказках не нуждаются. "Мы сами Совесть Вселенной", -- так кажется сказала Натали Кардан? А для несогласных можно построить печи... Но что же все-таки делать с Системой? Уничтожить или оставить? Впрочем, существует третий вариант -- перепрограммировать Машину. Такое тоже возможно. Изменить структуру, ввести новые связи, новые идеалы, как предлагал Мишель. И вновь насиловать совесть, хлестать ремнем по филею и Непосредственной Обратной Связью по подкорке, принуждать... Из самых лучших побуждений, во имя светлого будущего. Мертво висят в сотне тысяч километров друг от друга "баллоны" лабиан и Крейсера Сообщества. Они будут висеть так до тех пор, пока Совет не найдет выход. Будут висеть долго-долго. Без конца. Я поднял голову. Ломакин по-прежнему барабанил пальцами что-то вроде реквиема. В селекторе пискнуло. -- Рубка? -- спросил Лом. -- Кто это? Луиза... Передайте запись нашего разговора немедленно. Хорошо, жду. Он перевел взгляд на меня. -- Так, Симонов. А теперь вспомните подробнее о вашей "Гидре". Я молчал. Конечно, можно было рассказать Ломакину. Но я не хотел. Сначала следовало разобраться самому. -- Ай-яй-яй, Симонов! -- печальным бархатным голосом произнес Лом. -- Что же вы так? Безобразничать -- первый, а как по делу, так память отшибает. Не можете без шпаргалки. -- Подпитка слабая была... -- как заведенный повторил я. Подпитка была сильная. Нашей "Гидре" многого и не требовалось. Много требовалось нашему старосте Саньке Портнову по кличке "Змей-отличник". Славная троица была -- я, он и Мишель. Одно плохо -- у Змея был бзик -- серьезное отношение к учебе. Он нашу "Гидру" ненавидел до судорог. Он бы ее и не слушал, но она ему прямо в мозг транслировала то, что он и без нее знал. Долго Санька терпел, а потом додумался. Головастый парень. Собрал крошечный генератор помех и пристроил в здании. Кошмар! Наша группа получила "крайне неудовлетворит." за сессию и все каникулы, вместо планируемой поездки на Магдалину, просидела над кристаллами конспектов. Здорово мы с Мишелем на Саньку разозлились! Правда, про поступок его никому не сказали, уж больно народ зол был. Только мы втроем знали, почему разлетелись связи -- прямые и обратные, в нашей "Гидре". Санька погиб два года назад в учебном полете. Отказали двигатели на посадке. Так что Лома по части "Гидры" вряд ли кто просветит. Я молчу, а Мишель... Дверь за моей спиной с шипением открылась и чей-то до жути знакомый голос сказал: -- Михаил Зигфридович, вас в радиорубку. Я вздрогнул. Мне показалось... Нет, ерунда! Ведь голоса являются только на Лабе. На орбите их нет. Да и не будет голос Мишеля обращаться к Лому. Я обернулся. Это был не Мишель. В дверях кабинета стоял бледный, осунувшийся связист с перевязанной рукой. х х х х х Тогда, на Лабе, я тоже раскровянил руку... Призраки появлялись, исчезали и появлялись вновь. Когда они уходили, становилось легче и я вяло удивлялся, как Вик Симонов, далеко не слюнтяй, парень простой и не сентиментальный, мог так раскисать от всех этих голосов. В голове крутилось, возвращаясь бумерангом: "Резонанс совести". Мне этот ответ не нравился. Он отчетливо попахивал тюремной механикой -- дыбой, "испанским сапогом", "сывороткой правды". Тетушка лгала, говоря о свободе выбора. Впрочем, как смотреть. У наркоманов тоже формально имеется свобода выбора -- колоться или нет. Мне хотелось, словно наркоману, биться головой о стену, визжать, бить, убивать... Теперь я понимал их -- островитян, горожан, подонков, предателей, услужливых слизняков. Если бы мне сказали сейчас: "Убей, и все кончится", я бы сделал это не задумываясь. Но убивать было некого, выхода не было, да и думать самостоятельно я уже не мог. И я ударил кулаком по объем-экрану. Прозрачный куб раскололся с хрустом и треском. На пол посыпались осколки. Я ударил по ним еще раз, с восторгом чувствуя, что осколки входят в ладонь, что становится больно... Я лежал, и мне было все равно. Пусто. Тихо. Больно. Пол завален осколками, рука в крови. Кровь на полу, кровь в земле, какая разница? Все равно придут голоса. Страшно. Не хочу... Пойти к тетушке, броситься в ноги и вымаливать... Что? Я отчетливо представил эту картину. Вот я встаю, весь в крови, спускаюсь по лестнице, захожу в гостиную. Натали Кардан не смотрит на меня, она говорит по фону. Плевать ей на какого-то Вика Симонова, она уверена в Системе. Была тьма людишек до Симонова и будет после. Они тоже считали себя бесстрастными и беспристрастными, чистыми и честными. Рыцари без страха и упрека... Рабы. А я стою и жду. Жду и стою. Теперь вся моя жизнь, все будущее -- стоять и ждать. Повиноваться, соглашаться, подобострастно заглядывать в глаза, усердно предугадывать желания и бояться, бояться до холодного пота. Не голосов, хозяйского гнева. Хозяин может лишить Острова -- спокойствия и благодати, места, где можно существовать. Хозяин... Во все времена и на всех планетах находились люди, пекущиеся о всеобщем благе, лучше других знающие -- какие мораль и порядок нужны для мира. Улыбчивые, душевные, речистые. Считающие себя выше морали и порядка, делающие исключение для себя. Сверхчеловечки. Да, правду говорят, бояться надо живых, а не мертвых. Ну что такое, в самом деле, голоса? Система, Машина... Назойливая, мучительная, но не злонамеренная. Действующая в жестких рамках, но не подгоняющая их под себя. Созданная из самых лучших побуждений... И с самого начала обреченная на неудачу. Страхом никого и ничему научить нельзя! Страх делится как амеба, родит другой страх, из которого затем, по законам эволюции, вырастает одиночество и ненависть. Каждый боится и ненавидит каждого. Держат друг друга на планете, цепляются за недельные поездки на Остров, рвутся прочь от Системы... Но что будет, если найдется один человек, не связанный кровью? А если кто-то поймет, как хорошо жить без такой связи, используя ее? Миллионы затбканных, растасканных по своим уголкам совести людей -- и почва. Почва, удобренная кровью. И когда явится человек, для которого совесть -- не материальный голос, а пустой звук, то справиться с таким человеком уже некому. Совесть, страх, разобщенность, фашизм... О нет! Все совсем не мрачно. Никто не ходит в черном, не тянет руку вверх при встрече, не чадят печи... Что вы! Все делается чинно и благородно, для блага народа. Но только своего народа, избранного Вселенной, Цепежем и Машиной. А прочие народы можно перекроить по своему образцу и подобию, довоспитать или просто уничтожить, если ученики окажутся бестолковыми. Первый шаг сделан. Из самых лучших побуждений убивают людей на Острове, ради общего блага предают, продают и лгут, во имя счастья горят крейсера и умирают люди на "Лабе-2". А фюрерши добро улыбаются, ведут беседы о светлом будущем, сладко спят по ночам. Они чисты, им нечего бояться, их кровь пока что у них в венах. Как удалось им избежать общей участи? Почему Непосредственная Обратная Связь минула их? Неужели возможно такое, если даже у младенцев... "Кровь у детишек я брал", сказал бармен-островитянин. Странно! И вновь мелькнула мысль, что я упустил что-то очень важное, представляющее всю картину в новом свете, не оставляющее ни надежд, ни иллюзий... И опять я, испугавшись, отогнал эту мысль. Теперь во мнеоставалась только злоба. Ненависть к людям, использовавшим Систему в своих целях. Я поднялся, пошатываясь. Ноги затекли, я едва стоял. Слабость. Хочется лечь и уснуть, умереть, исчезнуть... Нельзя. Надо идти. С Лабы мне не сбежать -- ясно. Сил не хватит и времени. Голоса замучают. Но напоследок я устрою! Не могу, да и не хочу убивать. Мне станет только хуже, а для них это слишком мягко. Нет! Они должны почувствовать всю прелесть Системы на собственной шкуре. Элеонора, тетушка... Постепенно я приходил в норму. Ноги перестали трястись, ощущение пустоты исчезло. Я вновь ощутил свое психополе и "взял" трех присутствующих в саду человек. А в доме, на первом этаже было всего двое. Тетушка и... Второго я чувствовал очень слабо, будто сквозь блок. Мишель? Нет, наверное это был Герман. Ладно, сил на стоп-прием для Германа у меня хватит, а для Натали Кардан, вот... Я нагнулся, подобрал осколок объем-экрана и опустил его в карман. Потом двинулся к двери, не скрываясь, ожесточенно пиная и разбрасывая ногами валяющийся на полу хлам. Все оказалось в точности, как я представлял. Охрана отсутствовала, тетушка разговаривала по фону, повернувшись ко мне спиной. От меня она отмахнулась. Мол, не мешай, подожди, не видишь, делом занята? Я был ей не страшен. Я стоял, прислонясь к двери. Из раны на руке капала кровь, тело болело, но все-таки мне было хорошо. Настал мой праздник, мой черед, моя месть. -- Я подумал, -- сипло произнес я. -- Подумал... -- Да, да, сейчас... Не видишь, я занята? Потерпи, -- не поворачиваясь, ответила тетушка. Потом буркнула в фон: "Хорошо, подготовим", и выключила его. -- Я подумал. -- Вот и умница! Принес Медальон? -- Я не буду вам помогать, -- медленно и отчетливо сказал я. -- Ни сейчас, ни потом. -- Ничего-ничего... Это пройдет. Ты просто мало думал. Мы же добра хотим. -- Я плевал на ваше добро. Тем более, что я его не видел. -- Ай-яй-яй, Вик! Зачем же грубить? И потом, ничего не делается сразу. Только сто лет прошло, всего два поколения. Нам сложно сейчас, очень сложно. Не все нас понимают, приходится наказывать... Сложности с Сообществом. Ну, в этом вы нам поможете, Вик. Я изобразил улыбку. Тетушка говорила хорошо. Красиво и убедительно. Пора было кончать, времени оставалось мало, в любой момент могла появиться Элеонора, или Герман, или один из троих, укрывшихся в саду. А с ними мне не справиться, сил мало. Поэтому я сказал: -- Допустим, я вам помогу. Но ответьте сначала на один вопрос. Почему вы так боитесь за свою кровь? Я ждал реакции, ждал испуга. Но его не было. Тетушка улыбнулась. -- Кто тебе сказал такую глупость? Я же говорю, ты плохо подумал. Она помолчала. Видно было, как борется она с собой, давит эмоции. Ей требовался Медальон и ее бесило мое упорство, понять которого она не могла. И все же она не сдержалась. -- Так и сдохнешь здесь, идиот! Да, я должен был умереть. Я хотел умереть. Но оставалось одно маленькое дело, из-за которого я пришел. Месть. Возмездие. Уже ничего не видя вокруг, я вынул из кармана осколок... Пыталась ли она сопротивляться? Я смутно помню этот момент. Кажется, хотела броситься к двери, но опоздала. Я скорее почувствовал как осколок объем-экрана полоснул ее по руке... Кровь, кровь, которой так боялась Натали Кардан, закапала на пол и растеклась по осколку, окрасив его в тусклый красный цвет. Для полной уверенности я швырнул осколок в окно. Он упал хорошо, на клумбу. На землю. Кровь в земле... А потом была тишина. Я разглядывал осколок и не мог оторвать глаз. На тетушку я смотреть не хотел. Внезапно за моей спиной, в гостиной раздался смех. Я обернулся. Смеялась тетушка Натали. Смеялась абсолютно искренне, взахлеб. Я стоял, глядя на нее и чувствуя, что рот у меня открыт. Я ждал всего. Истерики, бешенства, безумия, обморока... Но такого! -- Ой, бедняжка! -- с трудом выдавила она. -- Герой! Мститель! Значит ты решил... Она вновь зашлась хохотом. -- Наша кровь давным-давно принадлежит планете, -- утирая слезы, наконец произнесла она. -- Так что зря старался. Мы как и все имеем совесть. Но мы действуем во имя ее, во имя идеи и Система никогда не тревожит нас, потому что мы правы всегда. Наша цель справедлива и она оправдывает те средства, которыми нам приходится пользоваться. У нас есть вера и мы лишены сомнений... Вот и все. Я закрыл глаза. Тетушка выдала последнюю недостающую деталь, объяснив прокол, который я подсознательно ощущал. Закономерный финал! Если совесть держать под давлением достаточно долго, то рано или поздно она атрофируется. Становится анемичной, болезненной, вялой и наконец угасает совсем. Ее место занимает вера. Фанатичная убежденность в своей непогрешимости. Неважно, что ты делаешь -- помогаешь людям жить или умирать. Ты все равно оправдаешь себя, потому что за твоей спиной Идея. Идея, освобождающая от химеры совести. Но раз так, значит и Остров... -- Значит и Остров... -- Понял, наконец, -- жестко усмехнулась Натали. -- Что ж, тебе хуже. Значит, не найти тебе спасения на Острове. Слишком чувствительный! Остров изобрели мы сами. Изобрели и убедили в этом остальных. Человеку всегда нужна хоть плохонькая, но надежда. Отдушина. Нам требовалось найти какое-то поощрение. А чем можно подкупить лабианина? Только одним -- местом, избавляющим от голосов совести, местом, где работает не рассудок, а инстинкты... Нам никого не пришлось убеждать долго, все давно были готовы к тому, чтобы поверить. Требовался лишь намек... Самое смешное, Вик, что голоса действительно не карают за содеянное на Острове. Мы проверяли. Совесть -- пластичный материал. Ее можно гнуть, лепить, формовать... Главное -- убежденность и желание. Она замолчала, разглядывая меня, потом повернулась и пошла из комнаты. Уже в дверях она обернулась. -- А тебе придется тяжело. Вы, земляне, так любите сомневаться... Дверь закрылась, а я остался стоять у окна. И я стоял, пустой как вакуум, без мыслей и чувств, до тех пор, пока дверь не зашипела вновь. -- Это я, старик, -- на пороге стоял Мишель. -- Как и обещал. Он аккуратно закрыл дверь на стопор и повернулся ко мне. Глаза у него были пустые и ясные. Не замутненные сомнением. Он тоже верил. -- Очень неудобно, Вик, что все так получилось. Ты извини... -- Мишель не сводил с меня глаз и выражение его лица было точно таким же, как тогда, в баре. Спокойное ижестокое. В баре, в день приезда он не убил меня -- не было приказа. Но сейчас ему не нужен приказ, а значит -- это смерть. И во всем Сообществе останется один-единственный человек, которому известна теория Непосредственной Обратной Связи. Человек, способный перепрограммировать Систему. Человек, желающий, чтобы голоса Лабы услышало все Сообщество. Человек, осуждавший Натали Кардан и Элеонору за мягкотелость. Молодой хозяин Вселенной. И некому будет помешать ему. Нет, я не имел права умирать. "А наша дружба? -- мелькнуло в уголке сознания. -- Пусть бывшая... Переступить? Ведь на моей стороне правда, я спасаю миллионы людей, и чего стоит в сравнении с ними одна жизнь? Совесть не будет мучать... Все так начинают..." Но я затоптал эту мысль и шагнул навстречу Мишелю. Каплун Вадим Всеволодович 121099 Москва 1-й Смоленский пер. дом 24 квартира 95 тел. 241-64-51