-- Ее называют также королевский узор, - сказал Ара- горн, - и, может быть, вы знаете ее под таким названием, по- тому что в поздине дни так ее называли крестьяне. -- Ах, это! - Сказала Иорет. - Ну если бы ваша милость так сразу и сказали, я бы ответила вам. Я уверена, что здесь это травы нет. И я никогда не слыхала, чтобы она обладала каким-нибудь достоинством. Часто говорила я своим сестрам, когда мы встречали эту траву в лесу: "королевский узор. Что странное название. Интересно почему ее так называют? Если бы я была королем, в моем саду росли бы растения прекрасней". Когда ее разотрешь, она приятно пахнет, верно? Приятно не то слово; может, правильнее сказать - полезно. -- Очень полезно, - сказал Арагорн. - Теперь моя милая, если вы любите повелителя Фарамира, бегите так же быстро, как быстр ваш язык, и принесите мне "королевский узор", если в городе найдется хотя бы листок. -- А если нет, - сказал Гэндальф, - я поскачу в лес ло- сарнаха с Иорет, Обгоняющий Тень покажет, что такое ско- рость. Когда Иорет ушла, Арагорн попросил других женщин приго- товить горячей воды. Потом он взял руку Фарамира в свою, а другую руку положил больному на лоб. Фарамир не двигался и, казалось, не дышал. --Он почти погиб, - сказал Арагорн, поворачиваясь к Гэндальфу. - Но не от раны. Смотрите: она излечена. Если бы его ударила стрела назгула, как вы думали, он бы уже умер. Он ранен стрелой южанина. Кто ее выдернул? Сохранилась ли она? -- Я вынул стрелу и остановил кровотечение, - сказал Имрахил. - Но я не сохранил стрелу: у меня и так было много дел. Она была точно такой, какие используют южане. Но я ду- мал, она вылетела из тени: иначе непонятно его состояние. Ведь рана сама по себе не глубока. Как вы это обвясните? -- Усталость, горе из-за отца, рана и... Больше всего черное дыхание, - сказал Арагорн. - Он человек сильной воли, потому и был близок к тени еще перед битвой. И тьма медленно захватывала его. Если бы я оказался здесь раньше! Тем временем появился знаток трав. -- Ваша милость спрашивает о растении, которое на низ- ком языке называется "королевский узор", а на высоком - "ателас" - сказал он. - Ателасом называют его те, кто знает кое-что о великореансах... -- Я знаю, - перебил его Арагорн, - и мне все равно, назовете ли вы его "королевским узором" или "абса аралион". -- Прошу прощения, ваша милость. Я вижу, вы не только военачальник, но и настоящий знаток трав. Но увы, сэр, мы не держим эту траву в домах излечения: здесь ведь излечиваются только серьезные больные и серьезные раны. А лечебные свойс- тва этой травы нам неизвестны. Ее можно использовать только чтобы был приятный запах в воздухе или чтобы разогнать лег- кую усталость. Впрочем, может быть, вы обратили внимание на странное стихотворение, которое женщины, такие как наша доб- рая Иорет и ее подруги, повторяет, не понимая его значения: когда дует черное дыхание, когда растет тень смерти, когда гаснет любой свет, приходи, ателас! Приходи, ателас! Оживи умирающих, лежа в королевских руках! Но, боюсь, что это всего лишь бессмыслица, удерживающаяся в памяти старух. Предоставляю вам судить о значении этой за- гадки, если вы сумеете. Но старики до сих пор используют настойку этой травы от головной боли. -- Тогда, во имя короля, идите и отыщите этих стариков, меньше знающих, но более мудрых, отыщите у них эту траву! - Воскликнул Гэндальф. Арагорн склонился к Фарамиру и положил ладонь ему на лоб. Окружающие видели, что идет борьба. Лицо Арагорна посе- рело от усталости и напряжения; время от времени он произно- сил имя Фарамира, каждый раз все тише и слабее, как будто сам Арагорн удалялся от них и бродил где-то далеко в темной долине, призывая того, кто потерян. Наконец прибежал Бергил и принес шесть листиков. -- Это "королевский узор", сэр, - но не свежий. Его сорвали не меньше двух недель назад. Надеюсь он пригодится, - и, взглянув на лицо Фарамира, он разрыдался. Но Арагорн улыбнулся. -- Пригодится, - сказал он. - Худшее позади. Успокойся! Положив на ладонь два листка, он подул на ни них, а по- том размял, и странная живительная свежесть заполнила комна- ту, воздух как будто зазвенел в ушах, искрясь радостью. За- тем Арагорн бросли листья в котел с кипятком, и все почувст- вовали радость в сердцах, ибо доносившийся до них запах на- поминал воспоминание о росистом утре, и о ярком солнце в ми- ре, не знающем тени. Арагорн распрямился, освеженный, и в глазах его была улыбка, он поднес котел к лицу Фарамира. -- Ну кто бы мог поверить! - Сказал Иорет другим женщи- нам. - Эта трава лучше, чем я думала. Она напомнила мне о розах в Имлот Мелуй, когда я была еще девочкой. Неожиданно Фарамир зашевелился, открыл глаза и взглянул на склонившегося к нему Арагорна. В глазах его загорелся свет сознания и любви, и он тихонько сказал: -- Повелитель, вы звали меня. Я пришел. Что вы прикаже- те мне? -- Не уходить больше в тень, проснуться, - сказал ара- горн. - Вы устали. Немного отдохните, поешьте и подготовь- тесь к моему возвращению. -- Хорошо, повелитель, - сказал Фарамир. - Кто же будет лежать без дела, когда король вернулся? -- Тогда расстанемся на время, - сказал Арагорн. - Я должен идти к другим нуждающимся во мне. И он вышел из комнаты вместе с Гэндальфом и Имрахилом; но Берегонд и его сын остались, не в силах сдержать своей радости. Пиппин, шедший за Гэндальфом, услышал восклицание Иорет: -- Король! Вы слышали? Что я говорила?.. Руки короля - руки целителя, вот что сказала я. И вскоре по всему городу распространилась из дома изле- чения известие, что вернулся король и что после войны он принесет исцеление. Арагорн пришел к Эовин и сказал: -- вот где самая серьезная рана и самый тяжелый удар. Сломанная рука получила нужное лечение и скоро срастется, если у Эовин будут силы для жизни. Поранена у нее левая ру- ка, но главная опасность идет от руки, державшей меч. Она кажется неживой, хотя она и не сломана. Увы! Она сражалась с врагом, превосходящим силы ее ума и тела. Тот, кто поднимет оружие на такого врага, должен быть крепче стали, и все равно шок может убить его. Злая судьба привела ее на его тропу. Она прекрасная девушка, са- мая прекрасная из всех королев. И все же не знаю, как гово- рить с нею. Когда я впервые посмотрел на нее и понял, как она несчастна, мне показалось, что я вижу прекрасный и гор- дый белый цветок, похожий на лилию, нежный и в то же время прочный, как будто он выкован из стали. А может, это мороз превратил его сок в лед, и вот он стоит все еще прекрасный, но обреченный на гибель. Ее болезнь началась гораздо раньше этого дня, верно, Эомер? -- Я удивляюсь, что вы спрашиваете меня об этом, - от- ветил Эомер. - Ведь Эовин, моя сестра, не была тронута моро- зом, пока не увидела вас. Она была заботлива и неутомима и разделяла со мной все тревоги во дни Змеиного Языка и болез- ни короля; и она ухаживала за королем с растущим в ней стра- хом. Но не это привело ее к такому состоянию. -- Друг мой, - сказал Гэндальф, - у вас были лошади, войны, просторное поле, а у нее, рожденной в теле девушки, дух и храбрость были не менее мужественными, чем у вас. Но она была осуждена находиться рядом со стариком, которого она любила как отца, и видеть, как он впадает в бесчестное сла- боумие, и ее роль казалось ей более низкой, чем посох, на который он опирался. Вы думаете, у Змеиного Языка был яд только для ушей те- одена? "Старый дурак! Что такое дом Эорла, как не крытый со- ломой сарай, где пирует банда пьяных в дым разбойников, а их отродье возится на полу с собаками!" Разве вы не слышали этих слов раньше? Их произнес Саруман, учитель Змеиного Язы- ка. Хотя я не сомневаюсь, что дома Змеиный Язык облекал их значение в более хитрые слова. Повелитель, если бы любовь сестры к вам, если бы сознание своего долга не закрыли бы ее губ, вы многое могли бы услышать. И кто знает, что говорила она одна, во тьме, в горечи своих ночных бдений, когда жизнь казалась ей конченной, а стены спальни смыкались вокруг нее, как стены клетки пойманного дикого животного. Эомер молча посмотрел на сестру, как бы заново пережи- вая прошлое. Но Арагорн сказал: -- Я видел то же, что и вы, Эомер. Мало найдется в мире горестей, равных этой: видеть любовь прекрасной и отважной леди и не ответить на нее. Печаль и жалость сопровождали ме- ня после нашей последней встречи в Дунхарроу; и не за себя боялся я, а за то, что может случиться с нею. И все же, я говорю вам, Эомер, она любит вас больше, чем меня; вас она любит и знает; а во мне она любит лишь сове воображение и надежду на славу и великие деяния, надежду на земли, далекие от полей Рохана. У меня, может быть, хватит силы исцелить ее тело, вы- вести ее из темной долины. Но для чего она очнется: для на- дежды, забытья или отчаяния - я не знаю. И если для отчая- ния, то лучше ей умереть, если только не придет другой исце- литель, более искусный, чем я. Увы! А ее деяния отводят ей место в ряду славнейших королей. Арагорн наклонился и посмотрел ей в лицо, белое, как лилия, холодное как лед, и твердое, как ровный камень. Поце- ловав ее в лоб, он тихо позвал: -- Эовин, дочь Эомунда, проснись! Твой враг ушел! Она не шевельнулась, но все увидели, что она дышит глубже: грудь ее под белым покрывалом поднималась и опуска- лась. Арагорн растер снова два листка ателаса и бросил их в кипящую воду; этой водой он смочил ей лоб и правую руку, хо- лодную и бесчувственную. -- Проснись, Эовин, леди Рохана! - Снова сказал Арагорн и, взяв ее правую руку почувствовал, как к ней возвращается жизнь. - Проснись! Тень ушла и вся тьма рассеялась! Вложив ее руки в руки Эомера, он отошел и, проговорив "позовите ее", молча вышел из комнаты. -- Эовин, Эовин! - Воскликнул Эомер, плача. Она открыла глаза и сказала: -- Эомер! Какая радость! Они говорили, что ты убит. Нет, это были лишь темные голоса в моем сне. Долго ли я спа- ла? -- Недолго, сестра, - ответил Эомер. - Но не думай больше об этом. -- Я страшно устала, - сказала она. - Мне нужно отдох- нуть. Но скажи, что с повелителем Марки. Увы! Не говори, что это был сон: я знаю, что это не так. Он мертв, как и предс- казывал. -- Он мертв, - подтвердил Эомер, - и он просил перед смертью передать прощальный привет Эовин, более дорогой для него, чем дочь. Он лежит теперь в цитадели Гондора. -- Как печально! - Вздохнула она. - Но это все же лучше тех темных дней, когда я думала, что дом Эорла впадает в бесчестье и станет хуже шалаша пастуха. А что с королевским оруженосцем, с невысокликом? Эомер, ты должен сделать его рыцарем Марки за храбрость. -- Он лежит поблизости в этом доме, и я пойду к нему, - сказал Гэндальф. - Эомер же останется здесь. Но не говорите о войне и о печали, пока не поправитесь. Великая радость ви- деть такую отважную леди возрожденной для здоровья и надеж- ды! -- Для здоровья! - Сказал Эовин. Может быть, и так. По крайней мере, пока есть пустое седло какого-нибудь погибшего всадника и есть дела, которые нужно свершить. Но для надеж- ды? Не знаю... Гэндальф и Пиппин пришли в комнату Мерри и застали там стоящего у постели хоббита Арагорна. -- Бедняга Мерри! - Воскликнул Пиппин, подбегая к пос- тели: ему показалось, что его друг выглядит хуже, лицо у не- го серое, и на нем лежит тяжесть годов печали. Неожиданно Пиппина охватил страх, что Мерри умрет. -- Не бойтесь! - Сказал Арагорн. - Я пришел вовремя. Он устал и опечален, он получил такую же рану, как и леди Эовин при попытке поразить смертоносного врага. Но все это попра- вимо - так силен в нем дух жизни. Он никогда не забудет сво- его горя, но оно не затмит его сердце, а лишь научит его мудрости. Арагорн положил руку на голову Мерри и, мягко проведя ладонью по курчавым волосам коснулся глаз и позвал его по имени. И когда аромат ателаса заполнил комнату, Мерри неожи- данно очнулся и сказал: -- Я хочу есть. Который час? -- Время ужина прошло, - ответил Пиппин. - Но я поста- раюсь принести тебе чего-нибудь, если мне позволят. -- Позволят, - сказал Гэндальф. - Все, чего пожелает этот всадник Рохана, будет дано ему в Минас Тирите, где он будет пользоваться почетом и великим уважением. -- Хорошо! - Сказал Мерри. - Тогда я предпочел бы вна- чале ужин, а потом трубку. - И лицо его омрачилось. - Нет, не трубку. Не думаю, чтобы я снова стал курить. -- Почему? - Удивился Пиппин. -- Он умер, - медленно ответил Мерри. - Я все вспомнил. Он сказал, что ему жаль, что у него не будет больше возмож- ности поговорить со мной о травах. Это почти дословно, что он сказал. Никогда больше не смогу я курить, не вспоминая о нем и об этом дне, Пиппин, когда он приехал в Изенгард и был так добр к нам. -- Тогда курите и думайте о нем! - Сказал Арагорн. - У него было щедрое сердце, он был великий король и всегда ис- полнял свои клятвы. Он встал из тени для этого последнего прекрасного утра. Хотя ваша служба ему была коротка, воспо- минание об этом будет почетным и радостным до конца ваших дней. Мерри улыбнулся. -- Что ж, - сказал он, - если так считает Бродяжник, я буду курить и думать. У меня в мешке было зелье из запасов сарумана, но что стало с ним в битве, не знаю. -- Мастер Мериадок, - сказал Арагорн, - уж если вы счи- таете, что я с огнем и мечом прошел через горы и королевство гондор, чтобы приносить травы беззаботному солдату, расте- рявшему свои вещи, то вы глубоко ошибаетесь. Если ваш мешок не найдется, то пошлите за знатоком трав. И он скажет вам, что не знает, какие достоинства есть у травы, которую вы хо- тите, но что она зовется семенем западных людей на низком языке, и гелон - на благородном, и что у нее есть и другие названия, и, добавив несколько полузабытых строф, которых никто не понимает, он с сожалением сообщит вам, что этой травы нет в домах излечения, и оставит вас размышлять о раз- личиях и языках. Точно так же поступлю и я. Ибо я не спал в такой постели со времени отвезда из Дунхарроу, и не ел с са- мого рассвета. Мерри схватил его руку и поцеловал ее. -- Мне страшно жаль, - сказал он, - что вы уже уходите. С той самой ночи в Пригорье мы были для вас лишь помехой. Но мой народ привык в таких случаях говорить меньше, чем чувст- вует. Мы боимся громких слов. -- Я хорошо знаю это, иначе не имел бы с вами дела, - сказал Арагорн. - Пусть всегда царит благополучие в уделе! - Поцеловав Мерри, он вышел, и Гэндальф вышел за ним. Пиппин остался. -- Есть ли кто подобный ему? - Спросил он. - Конечно, кроме Гэндальфа. Мой дорогой осел, твой мешок лежит у посте- ли. Когда я нашел тебя, он был у тебя на спине. Арагорн, ко- нечно, все время видел его. К тому же у меня есть немного зелья. Это лонгботтомский лист. Набей трубку, пока я посмот- рю насчет еды. И давай немного отвелчемся. Мы, туки и брен- дизайки, не можем все время оставаться на таких высотах. -- Да, - сказал Мерри. - Я не могу. Пока не могу. Но теперь, по крайней мере, Пиппин, мы можем их видеть, эти вы- соты, и их почитать. Лучше вначале полюбить то, что ты спо- собен любить, я думаю: нужно где-то иметь прочные корни, а почва удела глубока. Но все же есть вещи глубже и выше; и никакой садовник не может спокойно ухаживть за своим садом, зная о них. Я рад, что теперь я о них знаю немного. Но не понимаю, почему я говорю это? Где лист? И достань мою трубку из мешка, если она цела. Арагорн и Гэндальф отправились к главе домов излечения и сказали, что Фарамир и Эовин останутся здесь, и их нужно будет еще лечить много дней. -- Леди Эовин, - сказал Арагорн, - пожелает скоро встать и уехать, но ей нельзя позволить этого, по крайней мере не раньше, чем через десять дней. -- А что касается Фарамира, - добавил Гэндальф, - то он скоро узнает о смерти своего отца. Но всю правду о безумии денетора ему нельзя рассказывать, пока он окончательно не выздоровеет и не займется своими обязанностями. Проследите, чтобы Берегонд и Периан, остающиеся здесь, не говорили с ним об этом. -- А что с другим Перианом, Мериадоком? -- Вероятно, он сможет ненадолго встать уже завтра ут- ром, - сказал Арагорн. - Пусть встает, если хочет. Он может немного погулять под присмотром своих друзей. -- Замечательный народ, - сказал глава домов, качая го- ловой. - Очень крепкий по характеру. У дверей домов излечения собрались многие, чтобы пос- мотреть на Арагорна; и они ходили за ним следом. Когда ара- горн поел, его стали упрашивать, чтобы он вылечил раненных, лежавших под черной тенью. Арагорн послал за сыновьями эл- ронда, и вмесете они проработали почти всю ночь. И по городу прошла весть: король действительно вернулся. И назвали его эльфийским камнем из-за зеленого камня, и так имя, которое давно было предсказано, дано было му его собственным наро- дом. И когда он не смог больше работать, он набросил на себя плащ и выскользнул из города, добрался на рассвете до своей палатки и немного поспал. А утром из башни выплыло знамя Дол Амрота - белый корабль, подобный лебедю, на голубой воде, и люди глядя вверх, гадали, не был ли приход короля всего лишь сном.