@ME.FORMAT             R                                    8 Сколько раз я просыпался и вновь засыпал -- не помню. Дважды я находил воду, хлеб и мясо на подносе у двери. Оба раза я съедал все без остатка. Камера моя была непроглядно темна и очень холодна. Я ждал, и я дождался. За мной пришли. Дверь распахнулась и возник слабый свет. Я зажмурился, и в этот момент меня позвали. Коридор был набит вооруженными солдатами -- чтобы я не выкинул какого-нибудь фокуса. Я потер рукой щетину на подбородке и пошел туда, куда меня повели. Шли мы долго и, войдя в зал со спиральной лестницей, начали подниматься. Пока мы шли, я не задал ни одного вопроса, и никто ничего не пытался мне объяснять. Когда поднялись наверх, меня повели по дворцу. Меня привели в теплую чистую комнату и велели раздеться, что я и сделал. Потом я влез в ванную с горячей водой, от которой шел приятный пар, и подошедший слуга соскреб мою грязь, побрил меня и подстриг. Когда я вытерся насухо, мне дали чистые одежды -- черные и серебряные. Я оделся, и на мои плечи накинули плащ с серебряной застежкой в форме розы. -- Теперь вы готовы,-- сказал мне сержант охраны.-- Пройдите сюда. Я пошел за ним, а охрана пошла за мной. Меня провели в самый дальний угол дворца, где кузнец надел мне наручники и сковал цепями ноги. Цепи были толстыми, чтобы у меня не хватило сил их порвать. Я знал: если бы я начал сопротивляться, меня избили б до бесчувствия, а результат был бы тот же. У меня не было желания быть избитым, и я не сопротивлялся. Затем несколько стражников приподняли цепи и провели меня обратно к центру дворца. Я не глядел по сторонам на то великолепие, которое окружало меня. Я был пленником. Возможно, скоро я буду либо мертв, либо безумен. И я ничего не мог с этим поделать. Быстрый взгляд в окно сказал мне, что на Колвире ранний вечер, но я не испытывал ностальгии, когда меня вели по залам, где мы играли в детстве. По длинному коридору меня провели в столовую дворца. Там стояли столы, а за ними сидели люди, многие из которых мне были незнакомы. Самые прекрасные костюмы и платья Янтаря горели и переливались на телах знати, и была музыка при свете факелов, и еда уже стояла на накрытых столах, хотя никто еще не приступил к пиршеству. Я увидел знакомые лица -- например, Флори -- но было и много незнакомых. Я увидел менестреля, лорда Рейна -- он был посвящен мной в рыцари -- его я не видел много веков. Когда мой взгляд упал на него, он отвернулся. Меня довели до большого стола в центре зала и усадили. Стража встала позади меня, прикрепив цепи к кольцам, вбитым в пол, судя по всему, совсем недавно. Кресло во главе моего стола было пустым. Я не узнал женщину, сидевшую справа от меня, но слева сидел Джулиэн. Я не обратил на него внимания, а уставился на леди -- этакий киплинговский "пучок волос". -- Добрый вечер,-- сказал я.-- По-моему, нас не представили друг другу. Меня зовут Кэвин. Она поглядела на сидящего справа мужчину, ища поддержки, но ее здоровый рыжий сосед с россыпью прыщей на лице отвернулся и сделал вид, что оживленно беседует с дамой, сидящей от него справа. Женщина выдавила из себя слабое подобие улыбки: -- Меня зовут Камил. Как поживаете, принц Кэвин? -- Какое прекрасное имя,-- ответил я.-- У меня все в порядке. Скажите, как так получилось, что такая милая, приятная девушка очутилась здесь? Она быстро сделала глоток воды. -- Кэвин,-- Джулиэн сказал это громче, чем следовало.-- Я думаю, что леди, к которой ты пристаешь, считает тебя возмутительно несносным. -- Да? По-моему, она не сказала тебе ни слова за весь вечер. И он не покраснел, он побелел. -- Достаточно. Я не намерен терпеть этого больше. Тогда я потянулся и намеренно побренчал цепями. Кроме эффекта, который это произвело, я узнал, сколько свободного пространства есть в моем распоряжении. Маловато, конечно. Эрик был осторожен. -- Подойди поближе и прошепчи мне свои возражения на ушко, братец,-- сказал я. Но он почему-то не сделал этого. Я был последним, усевшимся за стол, и поэтому знал: настало время того, что должно произойти. Так и случилось. Пять раз прозвучали шесть труб, и вошел Эрик. Все встали. Кроме меня. Страже пришлось стащить меня со стула и цепями поддерживать в положении "стоя". Эрик улыбнулся и спустился по лестнице по правую руку от меня. Я с трудом различил его цвета под горностаевой мантией, в которую он закутался. Он прошел во главу стола, остановился возле своего кресла. Подошел слуга, вставший позади него, и виночерпии, разливая вино, сделали первый круг. Когда бокалы наполнились, Эрик поднял свой. -- Пусть вечна будет ваша жизнь в Янтаре,-- сказал он,-- в вечном городе. И все подняли бокалы. Кроме меня. -- Подними бокал,-- сказал Джулиэн. -- Засунь его себе в...-- посоветовал я. Он этого не сделал, только свирепо взглянул на меня. Тогда я быстро взял бокал в руки и поднял его. Между нами было сотни две людей, но мой голос разнесся по всему залу. И Эрик не отрывал от меня взгляда, пока я произносил свой тост. -- За Эрика, который сидит у подножия стола! Никто не попытался ударить меня, а Джулиэн выплеснул содержимое своего бокала на пол. Остальные последовали его примеру, но мне удалось допить свой почти до дна, прежде чем его выбили у меня из рук. Когда Эрик сел, придворные последовали его примеру, а меня отпустили, и я упал на свое место. Начали подавать блюда, а так как я был голоден, то ел не хуже остальных и даже получше многих. Музыка не умолкала ни на секунду, и трапеза продолжалась часа два. За все это время никто не сказал мне ни слова, и сам я больше ни к кому не обращался. Но мое присутствие ощущалось всеми, и наш стол был заметно тише остальных. Кэйн сидел далеко. По правую руку Эрика. Я решил, что Джулиэн далеко не в фаворе. Ни Рэндома, ни Дейрдре на было. В зале находилось множество других придворных, которых я знал и многих считал своими друзьями, но ни один из них не вернул мне взгляда. Я понял -- для того, чтобы Эрику стать королем в Янтаре, осталось выполнить маленькую простую формальность. Так и случилось. После обеда речей не было. Просто Эрик встал из-за стола. Опять рявкнули трубы, и грубый звук их разнесся по всему залу. Затем выстроилась процессия, идущая к тронному залу Янтаря. Я знал, что за этим последует. Эрик встал перед троном, и все склонили перед ним головы. Кроме меня. Но об этом не стоит и говорить, потому что все равно меня пригнули так, что я упал на колени. Сегодняшний день был днем его коронации. Наступило молчание. Затем Кэйн внес подушку, на которой лежала корона. Корона Янтаря. Он преклонил колена и застыл в этой позе, протягивая Эрику корону. Рывком цепей меня подняли на ноги и потащили к трону. Я понял, что должно произойти. До меня это дошло мгновенно, и я стал упираться. Но силой и ударами меня вновь поставили на колени у самых ступенек трона. Звучала мягкая музыка -- это были "Зеленые Рукава"-- и за моей спиной Джулиэн сказал: -- Смотрите на коронацию нового короля в Янтаре! Затем он прошептал мне: -- Возьми корону и протяни ее Эрику. Он коронует себя. Я посмотрел на корону Янтаря, лежащую на алой подушке, которую держал Кэйн. Корона была серебряной, с семью высокими пиками, на каждом из которых сверкал драгоценный камень. Она была украшена изумрудами, а по бокам, у каждого виска, был вставлен рубин. Я не шевелился, думая о тех временах, когда я видел под этой короной лицо нашего Папы. -- Нет,-- просто ответил я и почувствовал, как меня ударили по лицу. -- Возьми ее и протяни Эрику,-- повторил Джулиэн. Я попытался ударить его, но цепи были хорошо растянуты. Меня снова ударили. Я смотрел на острые серебряные пики. -- Ну хорошо,-- сказал я в конце концов и потянулся к короне. Несколько секунд я держал ее в руках, а затем быстро надел себе на голову и провозгласил: -- Я короную себя, Кэвина, короля Янтаря! Корону сорвали и положили на подушку. Меня несколько раз сильно ударили по спине. По всему залу прокатился шепоток. -- А теперь возьми ее и попробуй еще раз,-- сказал Джулиэн.-- Протяни ее Эрику. Последовал еще удар. -- Хорошо,-- я чувствовал, как промокает рубашка. В этот раз я швырнул корону изо всех сил, надеясь выбить Эрику глаз. Он поймал ее и улыбнулся, как будто заставил меня сделать то, что было ему нужно. -- Благодарю. А теперь слушайте меня, все присутствующие и те, кто слышит меня в Тени. В этот день я принимаю корону и трон. Я беру в свою руку скипетр королевства Янтаря. Я честно завоевал этот трон, и я беру его и сажусь на него по праву моей крови. -- Лжец!-- воскликнул я, и тут же чья-то рука зажала мне рот. -- Я короную себя, Эрика Первого, короля Янтаря. -- Да здравствует король!-- трижды прокричали придворные. Затем Эрик наклонился и прошептал мне на ухо: -- Твои глаза видели самое прекрасное зрелище за всю твою жизнь... Стража! Уведите Кэвина в кузницу, и пусть ему выжгут глаза! И пусть он запомнит все великолепие этого дня как последнее, что он видел. Затем киньте его в самую глубокую темницу, самое заброшенное подземелье Янтаря, и пусть его имя будет забыто! Я сплюнул и был избит. Я сопротивлялся на каждом шагу, пока меня волокли из зала. Никто не смотрел на меня, когда меня выводили, и последнее, что я помню, это фигуру Эрика, сидящего на троне и раздающего улыбки и милости окружавшим его придворным. То, что он приказал, было со мной сделано, но милостью богов я потерял сознание, не дождавшись исхода. Я не имею ни малейшего представления, сколько времени прошло с тех пор, как я очнулся в полнейшей черноте от страшной боли в голове. Возможно, именно тогда я произнес свое проклятие, но, может, и в тот миг, когда опустилось раскаленное добела железо. Не помню. Но я знал, что никогда Эрику не суждено спокойно сидеть на троне, потому что проклятие принца Янтаря, сказанное в слепой ярости, всегда сбывается. Я драл солому в полной темноте моей камеры, кричал, но слез не было. Это было самое жуткое. Затем -- только вы, боги, и я знаем, как это было нескоро, -- ко мне пришел сон. Когда я пробудился, боль осталась. Я поднялся на ноги. Я попытался установить размеры своей тюрьмы. Четыре шага поперек и пять вдоль. В полу была дыра для нужды, в углу лежал соломенный матрас. Под дверью была небольшая щель, а за щелью -- поднос, на котором лежал черствый кусок хлеба и стояла бутылка воды. Я поел и напился, но это не прибавило мне сил. Страшно болела голова, и на душе было неспокойно. Я спал столько, сколько мог, и никто не приходил навестить меня. Я просыпался, шел на противоположный конец камеры, находил наощупь поднос и ел, если находил еду. Я спал столько, сколько мог. После семи снов боль из глазниц ушла. И я ненавидел моего брата, который стал королем в Янтаре. Лучше бы он убил меня. Я попытался представить, что сказали об этом остальные, но придумать ничего не смог. Когда же мрак придет и в Янтарь, я знал, что Эрик горько пожалеет. Это я знал твердо, и это утешало меня. Так начинались мои дни тьмы, и у меня не было способа измерить их течение. Даже если б у меня были глаза, я не смог бы различить день и ночь в этом мрачном подземелье. Время шло своим путем, не обращая на меня внимания. Иногда меня бил озноб, когда я задумывался над этим, и я весь дрожал. Провел я здесь много месяцев? Или часов? Или недель? А может быть, лет? Я утерял все, что касалось времени. Я спал, ходил (я точно знал, куда ставить ногу и где повернуть) и думал о том, что сделал в своей жизни и чего не сделал. Иногда я сидел, скрестив ноги, дыша ровно и глубоко, опустошая разум и находясь в таком состоянии так долго, как это у меня получалось. Это помогало не думать ни о чем. Эрик был умен. Хотя сила была со мной, она была бесполезна. Слепец не может идти сквозь Тени. Моя борода отросла до груди, и волосы тоже стали длинными. Сначала я все время был голоден, но вскоре аппетит пропал. Иногда я вставал слишком резко и у меня кружилась голова. Я видел только в своих кошмарных снах, и мне становилось горько, когда я просыпался. Но потом я стал забывать события, которые ослепили меня, будто случились они не со мной, а с кем-то другим. И это тоже было правдой. Я много потерял в весе. Я словно видел себя со стороны -- изможденного и худого. Я не мог плакать, хотя несколько раз казалось, что мне хочется этого. Что-то было не в порядке с моими слезными железами. Было страшно от того, что человека можно так изуродовать. Но однажды в дверь тихонько поскреблись. Я не обратил на это внимания. Снова раздался тот же звук, и вновь я не отреагировал. Затем я услышал, как прошептали мое имя. Я пересек камеру. -- Да?-- сказал я. -- Это я, Рейн,-- ответили за дверью.-- Как вы там? На это я рассмеялся. -- Прекрасно! О, просто прекрасно. Бифштексы с шампанским еженощно и танцующие девочки! Боги! Ну и вопросы ты задаешь! -- Простите,--произнес Рэйн,-- что я ничего не могу сделать для вас,-- я почувствовал боль в его голосе. -- Знаю,-- ответил я. -- Если б я мог, я бы помог,-- сказал он. -- И это я знаю. -- Я тут кое-что принес. Возьмите. Маленькое окошко в двери скрипнуло, открываясь. -- Что здесь? -- Немного чистой одежды,-- сказал он.-- И три каравая свежего хлеба, головка сыра, немного говядины, две бутылки вина, блок сигарет и много спичек. Голос мой застрял на полпути. -- Спасибо, Рейн. Как тебе это удалось? -- Я знаю стражника, который в эту смену стоит на часах. Он будет молчать. Он слишком многим мне обязан. -- Смотри, как бы он не догадался уплатить долги простым доносом,-- предостерег я.-- Так что, хоть я и очень тебе благодарен, но больше так не делай. Будь уверен, все, что может тебя выдать, я уничтожу. -- Как бы я хотел, чтобы все было не так, Кэвин. -- Присоединяюсь к этому. Благодарю, что подумал обо мне, когда это делать запретили. -- Ну, это-то как раз несложно. -- Сколько времени я пробыл здесь? -- Четыре месяца и десять дней. -- Что нового в Янтаре? -- Эрик правит, вот и все. -- Где Джулиэн? -- Отправлен вместе с войсками обратно в Лес Ардена. -- Зачем? -- В последнее время что-то странное идет к нам из Тени. -- Ясно. А что Кэйн? -- Он все еще в Янтаре, ублажает себя. В основном пьет и развлекается с женщинами. -- А Джерард? -- Он -- адмирал всего флота. Я вздохнул с облегчением. Признаться, я боялся, что уход флотилии Джерарда в южные воды повлечет немилость Эрика. -- А что стало с Рэндомом? -- Он пленник, но в собственных апартаментах. -- Что? Его взяли в плен? -- Да. Из Образа в Ратн-Я он с арбалетом появился прямо здесь и успел подстрелить Эрика прежде, чем его схватили. -- Правда? И его не убили? -- Ходят слухи, что он женат на придворной из Ратн-Я, а Эрик не хочет ссориться с Ратн-Я. У Мойре целое королевство, и говорят, что Эрик собирается просить Мойре стать его королевой. Это слухи, конечно, но любопытные. -- Да,-- сказал я. -- Вы ведь ей нравились, верно? -- В какой-то степени. Откуда ты знаешь? -- Я присутствовал, когда читали приговор Рэндому. Мне удалось поговорить с ним несколько минут. Леди Виалль заявила, что она его жена, и попросила разрешения присоединиться к нему в тюрьме. Эрик все еще не знает, что ответить на это. Я подумал о слепой девушке, которую никогда не встречал, и удивился происходящему. -- Как давно это случилось? -- М-м. Тридцать четыре дня,-- ответил Рэйн.-- Это когда появился Рэндом. Виалль подала прошение неделей позже. -- Все же -- она странная женщина, если любит Рэндома. -- Я тоже так считаю. Трудно представить более неподходящую пару. -- Если увидишь его еще раз, передай ему мой привет и сожаления. -- Хорошо. -- Как поживают мои сестры? -- Дейрдре и Лльюилл остались в Ратн-Я. Леди Флоримель наслаждается милостями Эрика, и -- одна из первых дам нашего двора. Где Фиона, я не знаю. -- Что слышно о Блейсе? Хоть я и уверен, что он погиб. -- Наверное, погиб. Но тело его так и не обнаружили. -- А Бенедикт? -- Отсутствует, как всегда. -- Брэнд? -- Тоже ничего. -- Ну, значит, будем считать, что я спросил обо всем фамильном древе. Ты написал новые баллады? -- Нет. Я работаю над "Осадой Янтаря", но даже если мне удастся ее написать, в любом случае, это будет поэма для списков. Я протянул руку через крошечное отверстие под дверью. -- Я хочу пожать тебе руку,-- сказал я и почувствовал как его рука коснулась моей. -- Спасибо тебе за все, что ты сделал. Но больше не надо. Глупо рисковать под кулаком Эрика. Он сжал мою руку, что-то пробормотал и ушел. Я нашел пакет с едой и набил желудок мясом -- самой сытной пищей, которая там была. Мясо я заедал огромным количеством хлеба, и вдруг понял, что почти забыл вкус хорошей еды. Затем разомлел и уснул. Не думаю, что спал я очень долго, и проснувшись, открыл бутылку вина. При моей слабости для счастья мне много не потребовалось. Я закурил сигарету, уселся на матрас, привалился к стене и задумался. Я помнил Рейна ребенком. К тому времени я был уже взрослым, а он был кандидатом на место придворного шута. Тощее мудрое дитя. Люди обманывали его слишком часто. В том числе и я. Но я писал музыку, сочинял баллады, а он достал себе где-то лютню и научился на ней играть. Скоро мы пели на два голоса и всем нравилось, вскоре я полюбил его, и мы стали репетировать вместе, практикуясь и в воинских искусствах. Он был очень неуклюж, но я чувствовал что-то вроде раскаянья за то, как обращался с ним раньше, когда он таскал мои шмотки, поэтому я фальшиво хвалил его, и к тому же научил владеть клинком. Я никогда не жалел об этом, да и он, по-моему, тоже. Вскоре он стал придворным менестрелем Янтаря. Я называл его своим пажом, и когда начались войны против темных тварей из Тени, называвшейся Обитель Оборотня, я сделал его своим оруженосцем, и мы поехали на войну вместе. Я посвятил его в рыцари на поле битвы у Водопадов Джоунс, и он заслужил это посвящение. Он продолжал писать и сочинять музыку, пока не превзошел даже меня. Цвет одежд его был кармином, а слова -- золотом. Я любил его как своих двух-трех друзей в Янтаре. хотя никогда не думал, что он пойдет на такой риск ради меня. Я думал, что никто не пойдет. Я сделал еще несколько глотков и раскурил вторую сигарету в его честь. Он был хорошим человеком. Я подумал, долго ли он проживет при этом дворе? Окурки (и чуть погодя пустую бутылку) я выкинул в дыру нужника. Я не хотел, если вдруг неожиданно нагрянет обыск, кто-нибудь случайно углядел, что я "кутю". Я съел всю еду и почувствовал себя сытым и удовлетворенным впервые за все время заточения. Я оставил последнюю бутылку вина про запас, на случай еще одной гигантской пьянки и забвения. Время продолжало тащиться, и я опять втянулся в замкнутый круг поиска виноватых. Я очень надеялся, что Эрик не может оценить те силы, которыми мы обладали. Он был королем в Янтаре, это верно, но он не знал всего. Пока не знал. Не так, как знал Папа. У меня был один шанс на миллион. Такой ничтожный и все же реальный, и он не позволил мне сойти с ума в тот миг, когда я был комком беспросветного отчаянья. Может, я сошел с ума на какое-то время, не знаю. Многие из тех дней сейчас, когда я стою у порога Хаоса, напоминают мне пустые листы. Лишь боги знают, что было написано на них, а мне не хочется думать об этом. Бедные доктора, не существует такого врача, который смог бы вылечить нашу семью... Я лежал там и ходил там, в одурманивающей темноте. Я стал чуток к звукам. Я слышал шорох крысиных лапок в соломе, отдаленные стоны узников, эхо шагов стражника, когда он приближался с подносом еды. По таким звукам я научился точно определять расстояние и направление. Кажется, я стал более чуток и к запахам, но старался думать о них как можно меньше. Кроме естественного тошнотворного запаха камеры, здесь был еще и запах гниющей плоти, в этом я мог бы поклясться. Я задумался. Если б я умер, интересно, сколько времени прошло бы с тех пор, как заметили бы мою смерть? Сколько кусков хлеба и бутылок с помоями унесут обратно, пока стражнику не придет в голову проверить, жив ли его узник? Ответ на этот вопрос мог быть для меня очень важен. Запах смерти держался очень долго. Я вновь попытался думать о времени и решил, что пахло так не меньше недели. Хоть я и сдерживался изо всех сил, сопротивляясь искушению так долго, как мог, в конце концов у меня осталась лишь одна пачка сигарет. Я вскрыл ее и закурил. У меня был блок "Салема", и я выкурил одиннадцать пачек. Это двести двадцать сигарет. Когда-то я засекал время, сколько тратится на одну сигарету, и у меня получилось семь минут. Значит, в общей сложности получалось одна тысяча пятьсот сорок минут чистого курения, или двадцать пять часов сорок минут. Я был уверен, что перерыв между сигаретами составлял по меньшей мере час, скорее даже полтора. Скажем, полтора. Теперь прикинем: на сон у меня уходит от шести до восьми часов в день. Значит, шестнадцать-восемнадцать часов я бодрствовал, и значит, за день я выкуривал десять-двенадцать сигарет. А значит, со времени визита Рейна прошло около трех недель. Он сказал, что со дня коронации прошло четыре месяца и десять дней, и, следовательно, уже будет пять месяцев. Я нянчился с последней пачкой, наслаждаясь каждой сигаретой, как любовным романом. Когда сигареты кончились, у меня наступила депрессия. Затем опять прошло очень много времени. Я думал об Эрике. Как теперь обстоят у него дела? С какими проблемами он столкнулся? Что с ним происходит сейчас? Почему он ни разу не спустился вниз, чтобы помучить меня? Могут ли в Янтаре действительно забыть меня по королевскому приказу? Никогда, решил я. А как братья? Почему ни один из них не установил со мной связь? Ведь так легко было вытащить мой Козырь и прервать приговор Эрика. И ни один этого не сделал. Я долго думал о Мойре, последней женщине, которую я любил. Что она делала? Думала ли обо мне? Наверное, нет. Может, она стала любовницей Эрика или его королевой? Говорила ли она с ним обо мне? Тоже, наверное, нет. А как мои сестры? Забудь их. Суки они все. Я бывал слепым раньше. Случилось это при взрыве пушки в Тени Земля в XVIII веке. Слепота продолжалась месяц, а потом зрение вернулось ко мне. Эрик же, когда отдавал приказ, имел в виду слепоту навсегда. Я по-прежнему леденел в испарине и дрожал, и просыпался с криком, когда воспоминания о раскаленном добела железе возвращалось ко мне -- висит над глазами, а затем -- касается!.. Я застонал и продолжил мерить шагами камеру. Я абсолютно ничего не мог сделать. И это было самое ужасное из всего, что со мной произошло. Я был так же беспомощен, как человеческий эмбрион. Родиться вновь со зрением и яростью -- за это я продал бы душу. Хоть на час, но с клинком в руке для нового поединка. Я лег на матрас и заснул. Когда я проснулся, у двери стояла пища, я пожевал, и вновь принялся мерить камеру шагами. Мои ногти на руках и ногах отросли. Борода была очень длинна, а волосы все время падали на глаза. Я чувствовал себя грязным, а все тело непрерывно чесалось. Я не знал, есть ли у меня вши. То, что принца Янтаря можно довести до такого состояния, будило во мне бешенство. Я был воспитан в представлении о нас, как о несокрушимых и вечных созданиях, чистых, холодных, твердых, как бриллиант, таких, какими были наши изображения на Козырях. Как выяснилось, это было не так. Мы были такими же, как и остальные люди, разве что с большим запасом прочности. Я играл сам с собой, я рассказывал себе сказки, я вспоминал приятные минуты своей жизни, -- их было немало. Я вспоминал стихии: ветер, дождь, снег, летнее тепло и холодные весенние сквозняки. В Тени Земля у меня был небольшой самолет, и я наслаждался ощущением полета. Я вспоминал сверкающую панораму цвета и расстояния, миниатюрные города, широкий голубой размах неба, стада облаков (где они теперь?) и чистый простор океана под плоскостями. Я вспоминал женщин, которых любил, вечеринки, военную муштру. А когда все было перебрано, и мне нечем было больше помочь, я думал о Янтаре. Однажды, когда я думал о нем, мои слезные железы вдруг заработали, и я заплакал. После неописуемого количества времени, времени, заполненного темнотой и сном, я услышал шаги, замершие у двери моей камеры, и услышал, как в замке поворачивается ключ. Прошло так много времени с последнего визита Рейна, что я забыл вкус сигарет и вина. Я не мог определить, сколько времени прошло, но чувствовал, что очень много. В коридоре стояли двое. Я понял это по шагам еще до того, как услышал их голоса. Один голос я узнал. Дверь распахнулась, и Джулиэн произнес мое имя. Я не ответил ему сразу, и он повторил: -- Кэвин? Иди сюда. Большого выбора у меня не было, я выпрямился и вышел. Я остановился, ощутив, что нахожусь совсем рядом с Джулиэном. -- Чего ты хочешь?-- спросил я. -- Пойдем со мной,-- и он взял меня за руку. Мы пошли по коридору, и он шел молча, и будь я проклят, если б задал ему хоть какой-нибудь вопрос. По эху я определил, что мы вошли в большой зал. Потом он повел меня вверх по лестнице. Все вверх и вверх, и в конечном итоге мы оказались в самом дворце. Меня привели в комнату и усадили в кресло. Брадобрей приступил к работе, подрезая мне бороду и волосы. Я не узнал его голоса, когда он спросил, предпочитаю я просто подстричь бороду или побриться. -- Брей,-- ответил я и почувствовал, как мастер маникюра принялась работать над моими ногтями. Затем меня выкупали и кто-то помог облачиться в свежую одежду. Она свободно висела на мне. Я здорово похудел. Затем меня провели в другое помещение, наполненное музыкой, запахами хорошей еды, звуками голосов и смехом. Я узнал эту комнату: трапезная. Голоса стали тише, когда Джулиэн ввел и усадил меня. Я сидел, когда прозвучали трубы, при звуках которых меня силой заставили подняться. Я услышал, как был провозглашен тост: -- За Эрика Первого, короля Янтаря! Да здравствует король! Я не стал пить, но этого, кажется, никто не заметил. Тост произнес голос Кэйна, откуда-то из глубины зала. Я съел столько, сколько смог, потому что это была лучшая трапеза, которую мне предложили со дня коронации. Из застольных бесед я понял, что сегодня исполняется годовщина того дня, а это означало, что я провел в подземелье целый год. Никто не разговаривал со мной, и я ни к кому не обращался. Я присутствовал, как призрак. Чтобы быть униженным, чтобы служить примером моим братьям, являть образчик платы за неподчинение правителю. И всем было приказано забыть меня. Пиршество продолжалось далеко за полночь. Кто-то все время подливал мне вина, и я сидел и слушал музыку всех танцев. К этому времени столы убрали, а меня усадили в уголок. Я мерзко напился, и когда все закончилось и зал стали убирать, меня полуутащили, полуунесли обратно в камеру. Единственное, о чем я жалел, так это о том, что меня не стошнило на пол или на чей-нибудь нарядный костюм. Так закончился для меня первый год тьмы.