28 августа 1991 в автокатастрофе на майкопском шоссе при возвращении с "Тропы" погибли шестеро чудесных детей, которые должны были составить костяк основной рабочей группы нового Центра восстановления личности под Туапсе. Друзья знали их под лесными именами: В о л ч и к  1  2  0- Володя Легкар из Одессы, 13 лет Т а и к  1  2  0- Сима Орфеев из Одессы, 13 лет Г о н е ц  1  2  0- Федя Кузьминский из Одессы, 11 лет Ю л я  1  2  0- Юля Баканова из Костромы, 14 лет К е н т а в р Б о р я 1  2  0- Боря Лешок из Туапсе, 13 лет Ж е н ь - Ш е н ь  1  2  0- Женя Волкевиц из Железнодорожного Москов- ской обл., 13 лет  2---------------------------------------------- В конце 1992 во Владивостоке от осложнений после энцефалита скончался еще один из ребят "Тропы", которого не смогли спасти - Детский фонд зак- рыл финансирование Центра и не было денег на оплату операции и билет до Санкт-Петербурга, где ее могли сделать: Л у ч 2  0 - Максим Пановский... Они все время с Юрой. И Юра все время с ними. ----------------------------------- Примечание: Нарушения пунктуации и др. правил написания текста - от ав- тора. - Ю.У. ---------------------------------------------- Ю р и й У С Т И Н О В (...Одетый и обутый уже, гость вдруг задерживается в прихожей, звучит последняя болтовня, а порой и что-то важное вспомнится, прощание отсро- чено на несколько строк или абзацев; вот и я, собравшись в путь, разго- ворился маленько, ибо не было однозначности в нашей встрече, не будет ее и в разлуке. Меня ждут, пора идти, но ждут спокойно, не наблюдая часов, никуда не торопясь, не путая вечность с пустотой, но пребывая в себе и в каждом из нас. Я тоже буду с вами, когда уйду. Наверное, я по-настоящему буду с вами, когда уйду.) --------------------------------------------- Я, будто книжка без обложки, осыпаюсь, буквы сердцевины переживут ме- ня, не будет только начала и конца. Это и есть - вечность. Вечностей много, я - один. Один для каждой. Вся сердцевина-то пол-странички, но огонь ее не берет, вода не смыва- ет. Рассыплется бумага, пожелтев, - буквы повиснут, запрячутся в кратком воздухе меж чужих переплетов. Потом и от сердцевины останется лишь одно слово. Ничего с ним не слу- чится в любой вечности. Она сама из него соткана, как ее ни крои, нового не сошьешь. От каждого остается это слово, остальные - стираются. Смотри, сколько людей вокруг... --------------------------------------------- * * * Гонцу Мои последние глаза остановились. Мимо тебя смотрю. Наклонишься надо мной - сквозь тебя. Сквозь тебя хорошо смотреть, ничего не видно, такая у тебя плотность, что ничего не видно сквозь. Рукав твой пахнет как с мороза, ты пахнешь тобой, и ничего не надо видеть, только вдохнуть. Очень надо вдохнуть. Всё живое дышит, и мне надо вдохнуть тебя, хоть немножко. Ладно, - хоть услышать. Звуков-то почему нет? Я знаю, что ты кричишь, а звука нет. Кто-то выключил звук. Не кричи, я не слышу. Я только помню. 22.03.92. ------------------------------ * * * Юле Там, около неба. Там, около неба успею оглянуться на неприбранную кровать, огород в завитках фасоли, синее окно. Тебя не вижу, позови. Глянем в глаза, улыбнемся. Помнишь, уходили под июньские дожди, а когда возвращались - глаза у всех голубые? Вышло солнце, согрело земляничный дух, подсушило стебель- ки, а на листьях капли долго лежат. Там, около неба, отражая прощанье, обещая прощенье, сожмется в груди комок земляничной боли, колкий и душистый, штормовой, солнечный, нераст- воримый. Не успеть расплакаться, лишь короткий стон от навалившейся боли и подступившего счастья. Там, около счастья, лишь своя боль, а чужая - около беды. Около меня беда чужой боли. Сейчас она станет во мне, около неба. Хочешь земляники? --------------------------------------------- Д О М Волчику Здесь и начнем. Забивай колышек, пальцы береги, вот здесь, чуть левее, тут моё сердце. Там, на спине, Северная Бразилия и Южная Дакота. Ноги в тепле, пинг- вины гуляют, под коленкой лежит "Титаник", голова в холоде, что подела- ешь - север. Левая рука - восход, правая - закат. Забил? Теперь размечай - здесь будет дом. многодетный такой, с уголками для потаённого рисования звёзд. Как бо- сиком по стерне - звёзды по глазам. Потом - кружка теплого молока и опять звёзды, коровьи и собачьи. Ты знаешь человеческие звёзды? да, Солнце. Размечай солнце над домом, дорожку и дым. нет, дождик потом будет, после, когда крышу покрасим. Нормальная кры- ша, никуда не едет. Черепичная. Под ней - весенняя боль и насморк по имени Апрель. Опять сморкаешься на вдохе и глаза вылупляешь? Опять плю- нуть некуда? Размечай, куда плюнуть. Красивая урна. Аппликация называет- ся. Молодец, к маю доверху наполнишь. звёзды? Это не звёзды, это сверчки. Там, на поляне за домом - нагре- тая за день полынь. Только и всего. Она горькая на вкус, а ты жмуришься от запаха. Полынь, больше ничего. Левая рука - восход. В нем, как в воз- душном настое полыни растворятся звезды. Какие? Откуда я знаю, я их не считал. Это у обсерватории крыша едет, а тут дом, и больше ничего. Один ушастый всю жизнь смотрел на одну и ту же звезду, а днем спал. Его и не знал никто. Не сильно загорелый он был, можно сказать - бледный. Какой колышек?.. А, я и забыл уже, привычно. Какой дым? бледный, дорожку и то лучше видно. Когда пироги печешь со звездами, то есть с изюмом, дым вовсю валит, спелый, сизый, душистый. Солнце к правой руке идет, там один капитализм, а на Востоке пишется легко, но коротко. Напишешь? Это марки подорожали, а не конверты. Размечай почту, только отступи, учреждение всё-таки. Телефон там, телеграф, посылки вся- кие. Нет, не надо колышек вынимать. От чего размечать будешь? Ещё, смотри, - магазин игрушечный, две конюшни, будка для собаки. Будку на вырост размечай. Дом многодетный, все щенков притащат. Они когда щенков притас- кивают, у них глаза как у этих щенков, где ж еще колышку быть, отстань. конечно, конюшни маленькие, на одного коня и одну лошадь, но обе - рядом: жизнь стреножит, лучше уж рядом. Сено там, овес какой-нибудь на- рисуй. колодец не нарисуешь, его копать надо. Посредине лба, другой колышек, маленький. До самых звезд не вычерпаешь, сухим деревом пахнет, а вкус чист. Копай, копай. Глубоко, до туманного глаза земли. В его прицеле, спокойно-удивленном, отразится небо. До самых звезд не вычерпаешь, хоть тысячу тысяч ведер и столько же со звездами на переливчатой поверхности, только докопай. Пить хочу. Какой Косматый? Скажи ему, что дом не продается. С тётенькой? Скажи, подорожник подорожал, нельзя по нему ходить. Бумажка? Почему у них бу- мажка, мы же строили? Пусть идут, заверяют. Это долго, успеем жизнь про- жить, колодец выкопать, воды напиться, звезды нарисовать в потаенном уголке. Думаешь, они станут покупать дом с потаенными звездами? третий колышек сам забился, корни пустил, пророс, или всегда он был здесь? Весной набухает от музыки и брызжет соком, а с обратной стороны - Америка называется. Все хотят в Америку, а там дыра одна, темно, нечего там, спина Канадой. Всё продолжение - здесь, в стебле Водолея, сокобро- да. А говорили - мать земля. Гляди: отец - земелюшка, или опять я путаю, тогда третий колышек зачем? Колодец во лбу зачем? Нас двое и ждем ко- го-то зачем? У души, говоришь, пола нет? У нее и стен нет, поэтому крыша и едет. нет, наша не едет, инфракрасная черепица греет ультрамарин, от нее размечай пути облаков и птиц. Все, кто летает в ультрамарине, не крадут его, крадут эти, с бумажками. Завтра у них будет бумажка на отстрел бро- дячих детей, бродячих планет. Несут они вещество своё к вершинам разума, но все они - промежуточные - отстреливают постоянных. Постоянным еще ра- но здесь. Нас? Пусть сначала идут, заверяют. У нас детей полно, некогда нам. У Сань- ки колготки совсем износились, на тряпки пойдут. Тряпка - это надолго. Зачем тебе ошейник, да еще с номером? Они на это не смотрят, у них дру- гие номера. Сними. Уздечку сними, ошейник, колготки, зря что ли баню разметили? Второй дым рисуй. Дорожку. Дерево для одежды. Вон, какая ку- ча, всё перестирать надо, но никто не орет, все заняты делом. Натка пол- зает по траве америкой кверху, в козявку играет, равенство репетирует. До братства еще далеко с такой америкой. Внук у нее будет, или сын, жи- тель крыши нашей, ловец ультрамарина, взгляд синий, яйцеголовый. А - а!! Кипяток на меня льёшь, разбавлять надо, чудовище! Всегда так, чуть о главном начнешь, сразу кипяток. Соображать надо... большая стирка, большая помойка, большой огород. Размечай огород, де- ти есть просят. Да не от этого колышка, чудень! От первого. Вот так, чтобы дети не огород делили, а плодами делились. Плод - он тоже промежу- точный, обожествлять его не надо, в крайнем случае можно очеловечить. Раз уж так невтерпеж тебе обособлять. Вон, овес обособляй, пока его мно- го и лошади сыты. Потом всего будет мало, но детей на мясо не отдадим, пусть лучше дети нас съедят. Вот уж не знаю, почем кило. Бесплатно, в форме гуманитарной помощи. Какая упаковка? Промежуточное мясо, зачем упаковка. Главное, не перепутать, какое поколение какое съедает. Иначе придется всё матушке-пустоте сначала начинать, представляешь - заботы? Себя от себя обособлять... Опять будешь ей колышек забивать, руки бере- ги, пальцы, все лучи должны целыми остаться, хватит перебитых лучей. сердце у матушки-пустоты? Это - Ты. Ты и есть её сердце. Пальцы береги, не поранься. Зачем грустишь, босфор выпятил? Покажи Натке подорожник, она палец наколола. Ревёт. 18.03.92. * * * Не сметь тебе сниться мне, "Марианна!" А.Грин. Капитан Дюк. ...Не буди, не трогай меня, Флук! Ты - ужасный непоседа, беспокойник, навязчивый и праздничный, глупый и жестокий. Отстань, юла, люфт, сколь- зкий пол, дай упокоиться на анализе основ, на пребывании в нирванном ую- те, наглец, насмешник! Перестань искаться и искать, искриться и искрить. Что? Нет, не пойду я. Не хочу. Мало ли, что у тебя в союзниках время; у меня - усталость. Буди кого хочешь, только не меня. Отстань, юла, люфт, полёт, дальний берег, сквозной весенний сон, не дыши на меня всеми этими акациями, магнолиями и клейкими тополями! Красное дерево памяти, белое дерево слёз на грозовом небе, на ясном небе; время течет по мне прозрачно, не буди, не трогай меня, Флук! Не мигая смотрю на текущее время и читаю знаки. Знаки складываются в понятия, понятия связываются в тексты. Тексты времени причудливы для обыденного сознания; то, что кажется случайным - суть Знак, недостающий в тексте. Существительные существ, союзы цветовых переходов, суффиксы ветров, деревья склонились над тобой; над тобой, это значит - надо мной. Цепочка знаков отчаяния, цепочка знаков надежды. Знаками по мне течет время, беззвучием по тебе - моя усталость. Сознание, со-знание, слышишь? Куда ты гонишь меня? Отстань, Флук! Сколько бы знаний ни приносили твои флуктуации, что делать с этими зна- ниями, если со-знание потерял?.. --------------------------------------------- СВЕТ И ТЬМА Жень-Шеню 1. В конце Света начиналась Тьма. "Как хорошо,- подумал Свет,- не будет видно этих гадких надписей на заборе". Тьма ничего не подумала. Она не умела думать. Она была всего лишь отсутствием Света. 2. Свет боролся с Тьмой. Много крови своей он пролил, многих друзей потерял. Тьма не умела бороться. Она была всего лишь отсутствием Света. 3. Свет растворился во Тьме. Тьма наполнилась неотраженным Светом. Близилось новое рождение. --------------------------------------------- * * * Боре перед пробуждением стало грустно: я понял Планету. Пора в путь. всё тонет в инерции, сгорает в энтропии и какой падучей звездой ни будь небо не осветишь. разве что, кто-нибудь задумает желание, Может быть - Ты. Удары беды о судьбу высекали свет. Я забыл радость. Я глубоко сочувствую тем, кто еще родится на этой Планете, всем, кто жил на ней. Свет вспыхивал и гас. Сплетение тьмы немыслимо, ибо она - лишь от- сутствие света. Трагедия самого существования жизни высекает свет, он не гаснет, ибо Жизнь - вечна. Имя ей - Небытие; здесь, на Планете она види- ма как отраженный свет. Иногда дано подняться над личной грустью обособ- ленного существа, но поднимающее знание таит в себе новые печали. Теперь я готов к новому пути через любые измерения к иным трагедиям иных материй и жизней - в них есть Надежда, Веру у меня никто не отни- мал, а Любовь празднует Веру и Надежду, обозначая Жизнь. ...Одетый и обутый уже, гость вдруг задерживается в прихожей, звучит последняя болтовня, а порой и что-то важное вспомнится, прощание отсро- чено на несколько строк или абзацев; вот и я, собравшись в путь, разго- ворился маленько, ибо не было однозначности в нашей встрече, не будет ее и в разлуке. Меня ждут, пора идти, но ждут спокойно, не наблюдая часов, никуда не торопясь, не путая вечность с пустотой, но пребывая в себе и в каждом из нас. Я тоже буду с вами, когда уйду. Наверное, я по-настоящему буду с вами, когда уйду. Монодокс. Парадокс. Тридокс. Пустота. Вселенная. Жизнь. Надо прожить вечность, чтобы стать разумным. Вселенная прожила ее. Но "покоряют пространство и время молодые хозяева Земли". Молодые хозяева моего дома - древоточцы. Жучки такие. Омела покоряет дуб, кока-кола покоряет рынок. Время мыслителей прош- ло, ибо все они были правы и потому бесполезны для покорения. Отдали свой свет за чашу цикуты. Зачем менеджеру чаша цикуты? Выпьем чашу цикуты за покорение мира. ...За пределами Оплодотворенного Пространства есть вселенные дивной пустоты. С каждым днем меня все больше тянет обживать их. Для этого ну- жен абсолютный слух. Абсолютный слух - не память о ноте, а постоянное слышание фона вселенной, ее несущей частоты. У тех, за пределами, фон совсем другой, не такой, как у нашей. Я знаю, что этого не может быть, поэтому тоже удивляюсь. Мочи мочало, начинай сначала. Мочало здесь нынче уже синтетическое, с него - как с гуся вода. Все естественные мочала спят несозданными в дальних вселенных. По твоим мер- кам эти вселенные и мочала - во мне. Мочи меня, и начинай сначала, но что ты начнешь? Вселенную по образу и подобию? Вон, уже целая вселенная образов и подобий. Может и правда, начнем с другой ноты? Не надо бежать ко вчерашнему солнцу. Здесь, на Земле эти глупые бега называются "обмен опытом". Никто никаким опытом обменяться не может. Страстно хочешь стать подо- бием, но все усилия заканчиваются на образе. Лучше уж каждому начинать со своей ноты. Начинаться со своей. Начинать Другого с Его ноты. Абсолютно прислушиваясь, вдыхая сердцем все Его обертона; в неповторимости их сочетаний - Его личность. Скольких вместишь в себя? * * * Сыну повестушка такая - зеленые крупные огни на горизонте, и никак не дой- ду. В детстве все близкое - крупно, сплетение - солнечное, листья - зеле- ные, но опавшие, а на них - сказочные ледяные короны. Ледяные цветы на прошлогодней осени. Расшифруем: весна. Днем все оттает, днем нет на го- ризонте зеленых огней. Повестушка - смех - короткая, а ходьба до упаду: от маяков бежать на- до, а меня к ним с детства тянет. В детстве всё крупное - близко, а да- лекого вовсе нет, всё только близкое одно. И близкие люди привычно круп- ны, и поры на их лицах, и морщинки, особенно в лучиках глаз. На огнях маяков - чугунные решетки, об них разбиваются птицы. Маяк ведь мигает, а не горит постоянно. В короткую маячную ночь навсегда ухо- дят птицы. Иду себе. Себе иду. С каждой секундой на секунду ближе смерть, так у всех, но моя - за зелеными огнями на горизонте. Я потрогаю их, уткнусь в мохнатый пушистый свет, покачаюсь на лезвии горизонта; промелькнет сен- тябрьская опустевшая дача, где жил мой сын. Ты жил, мой Сын? От тебя давно не было писем, лет двадцать. Напишу-ка я тебе сам, оттуда, из-за линии горизонта. Не будем говорить - лезвие. Линия. линейные ориентиры ценны при слепом передвижении, они не гаснут, что- бы подставить чугунную решетку, но по линии к лезвию иду я, а ты идешь вдоль горизонта, я верю, там дорога или тропа. Опять запутаемся и пройдем мимо, да и что письма?- шизуха одна, гам- летовские смешочки, учебные полки розенкранцев и гильденстернов. повестушка такая, письмецо, мол, шагаю от крупного к далекому и всех бросаю на пути. ------------------------------------------- БЛЮЗ СОЛЕНЫХ ОГУРЦОВ Таику Ничего не наживешь. Дырку в носке, инфаркт. Лучше - не ходи. Пусто под сердцем, из дома всё прут. Вещи не жалко, жаль памятные предметы, зацепки, память захлебывается без них, не найдя точки опоры, но может - ты... Давай сварим суп из соленых огурцов? Ты давно не ел суп из соленых огурцов, а я не ел его никогда. То есть, я бросал соленые огурцы в свой Вечный Суп на Басманке, но чтобы из одних только двух соленых огурцов... И сыграем маленький джаз, не гениальный такой, чтобы не было тебе тесно, чтобы не было ему одиноко. Когда, разбирая мой почерк, ты почувствуешь себя глубоко несчастным, я шевельну занавеской на окне, тихо выдохну. Кто из нас поведет тему? Веди ты, я попаду сразу в сексту, или в терцию, я все время куда-ни- будь попадаю и никто не слышит, я чужой в этом мире, а ты - его надежда, давай сыграем наш маленький _. "Любимый", говорит, но не виснет на шее и не слюнявит нос, а ты хо- чешь быть на моем месте, а я - на твоем. Вернее, я хотел бы, если б мог хотеть. Надо быть честным. Нельзя во время исполнения музыкального произведения передвигаться по залу. Два наушника - две ладошки Ладошки наушничают Тихо улыбается Рождество, пульсирует снежинка. Это - сердце. Давай прорастем. Прорастем - вот верная нота, "до" - это почва, она до-всего, а "ре" - после "до". Нас про-ре-живают. Свежерожденные звуки - сгустки волн, они становятся вечными, когда их уничтожают. А те, что остаются в живых, приходят в вечность потом. У те- бя тоже сверхпроводимость души? Смейся, паяц. Я смеюсь, и ты - смейся. Пусть все алчут от нашего смеха, как мы плакали от смеха их. Смеха их всех? Нацмены, насмешки, надсмотрщики? Параллельная тональность, прозрачное утро, бемоль мажор параллельной пустоты со своими сгустками воли, смеха и плача? Не кричи. Докричишься до фальши. Не кричи "волки", не кричи "овцы". У итогов нет предлогов. И приставок. Вот итог, - мать-пустота говорит "маленький мой", и я - один во всем мире, сам - причина и сам итог, да еще вечен, как зимняя муха на стекле. Изнутри теплого соснового дома, чуть скрипучего, полного печного теп- ла, пчелиного тепла, спинного тепла тыльной стороны ладоней, книжного света, ватного света между стеклами окон. Три такта очень изящно, и снова в бой, скачка, крик, хруст ребер Да не кричи ты! Сколько там было городов? Три-четыре, не более, разве это больно? Ну, понятно, сам строил, заселял, собой как катком выправлял главную улицу, декламировал культурные заведения и прочее, но ведь свалку городскую сделать забыл? Туалетов на площадях не хватает? Почему это: чем хуже пи- тание, тем больше надо туалетов? Нет, указов мы с тобой издавать не будем. Почем эти стены? В них нельзя заносить голову. Она, как штормглас вспенивается и дубеет изнут- ри. Нас слишком много, и всегда - лишние: мы с тобой. Но ты - надежда че- ловечества. Тебе следует знать об этом и не носить голову в эти стены. Они смыкаются постепенно, здесь нет маленького джаза, лишь предпесенное беспокойство. Организуем пространство для золотого света, хватит про клетки. Золото с синевой, не смешиваясь, отграниченно дополняя друг друга, несутся нам навстречу, уже близко, за неожиданным аккордом ввалившихся в комнату друзей, а у них - письмо. Здравствуй, говорит, мой маленький. Хочешь - наш маленький. Его играют по синеве вечеров, подразумевая золото, когда его нет. Над мертвой планетой некому будет вычеркнуть его, вот и вся обреченность. Как, говорит, живешь? Живу, разве? Ну, да. Вот, живу. Твой маленький сон во сне, ми-бемоль мажор, параллельно минорной пустоте. Шизуха такая - минорная пустота, начало всех начал, и до солнца далеко, и до себя. Хоть по Чехову, хоть по Гамлету. Топится Офелия ежедневно, однако - от ля ми- нора, сплошь глубокая синева с коричневой луной посередине, читаешь? Выпрямись маленько, возьмем длинную ноту, отдохнем от картинок. Помнишь, как учился ходить? Ни одного падения не помнишь. Шагай ко мне потихоньку. Я недвижен, учись ходить ко мне длинным лег- ким шагом через колючие кусты, я - здесь, под вымытыми дождем и нагреты- ми теперь камешками, контрабас соло. Параллельное солнце, не сходимся только в субдоминанте, так это - чепуха, семечки, пшено. Должны же чем-то кормиться птицы, чтобы летать. Летать и зимовать, веснеть и осе- неть. Вот так - видишь - они вьют гнезда. А вот - видишь - синий фламин- го играет маленький джаз с белой вороной. Но уходят цветы. Их рвут на продажу, а сажают только садовые. Садовые сменят полевые, вот когда земля станет садом, небо - адом, а в подзе- мелье - помнишь - истопник Бурнашкин, он же слесарь, но из крана все равно капает, а трехколесные велосипеды он никогда не чинил. Это шизуха такая - чинить трехколесные велосипеды. Отлить сопли по разбитому колену и - к дядюшке Фрейду, почему, мол, велосипед поломался? На либидо нале- тел, или как? Дядюшка Фрейд усмехается в усы всех народов, ему неудобно, они с Альфонсом Додэ собирались по кружечке пива, а тут эти - с велоси- педом. Пауза, потом соло ударных. Коротко, как напоминание сердцу о том, что пора идти. Иди, маленький мой. Если нас много, слишком много - выживать не обязательно. Умирая, каж- дый делает страну немного счастливее. Умирая тысячу раз, ты должен праздновать, что живешь в счастливом Отечестве. Пауза для слушателя, чтобы услышал себя. Ты теперь слышишь всех, и от этого некуда деваться, играй. Пёрушки облаков, легкое волшебство, за всё ответим друг другу. Шагай ко мне потихоньку. Готов суп из соленых огурцов. Не режь хлеба ножом, нож есть, а хлеба нет. И ложек нет никаких. Пусть остынет, видишь, музыка еще звучит. Нас больше, чем ложек, в магазине только алюминиевые вилки имени Мальтуса и ножи имени Малюты Скуратова. Все боялись Мальтуса Скуратова, а получили Ильича, ча-ча-ча. Не надо, не показывай пальцем, твои пальцы для музыки, давай переименуем указательный. А если поранишь большой - лечи его: "ма- ленький мой", как раненому шарику Земли. Бывшим указательным и большим бери безымянный с двух сторон, веди его по лучу, меняй местами, вот тебе глубина, фа, облака теперь не имеют значения, с ними даже легче пред- чувствовать солнце, соль, сила лицевых сторон, дорожка к дому до минор. До минор из двух огурцов в кипятке, соленых, расплавленных, сколь- зких. Сыграем их быстро, но вода, вода! Куда девать память воды, она помнит всё, всё, что над ней играют, всё, что кидают и спускают в неё. Это не суп из двух соленых огурцов, это всемирный суп, как всемирна ду- ша, но у супа нет души, лишь частички оболочек, рассказывающих каждая о целом, вообразившем себя неделимым. Куда тут показывать пальцем? Хлеба нет. Надо бы выпечь хлеб, потом играть маленький джаз. Надо бы- ло сначала вырастить пшеницу. Нет, надо было сначала выжечь лес, выкор- чевать горелые пни, вспахать, удобрить, возделать, посеять, полить, сог- реть, сжать и обмолотить, стереть в порошок, вылепить тесто, выпечь хлеб и потом играй себе на здоровье, сколько хочешь. Маленькая моя, золотис- тая булочка, буханочка, ржаной батончик. Перестань киксовать, а то мне приходится тоже, чтобы все думали, что мы шутим. Вот - сустав музыки и - чистота удлиненной трубчатой кости, длина ее - дочь Тимуса, а Тимус - брат отраженного света. Неотраженный свет - невидим. Видим лишь звук, но его называют цветом. Цветом соленых огурцов, летящих над гнездом кукушки. Зимой и летом одним цветом. Какой-та збой. Чё? Поиграй, я помолчу немного. Болевой порог, нет, за порогом, болевое запорожье. С чего это, забыл. С чего это? А! Рождество, золотой свет, пульс снежинки, хвоинки на полу, густой вечер, это - Кто? Кто это во всем и в нас? Кто играет за меня? Или я сам - Его игра? А за тебя кто играет? Мо- жет, мы больше не нужны друг другу? Читаешь? А хлеб откуда? Гостевой аккорд, что ли? Он слишком долго лежал в полиэтиленовом пакете. Его надо есть под пчелиный гимн, так безопаснее. Я знаю рецепт, как есть такой хлеб под пчелиный гимн. Запах - тоже видимый звук. Не надо играть этот хлеб, надо его есть. Короче - обеденный перерыв. Не успели доесть, - опять Офелия утопилась. Она сделает свою страну счастливой. Знаешь, почему я не покупаю ковер? Нет, не из-за денег. За ним вечно будет стоять Полоний, и все время будет хотеться его протк- нуть. Через ковер. Просто нет другого выхода, ежедневно. Не успев доесть супа. А просыпаешься утром - он опять там, за ковром. Опять вари суп, выжигай лес, обмолачивай, покупай. Корми их всех. А играть-то когда? Вот музыка сфер. Полусфер. Четвертинок и осьмушек. Восемь осьмушек не хотят опять становиться сферой. Но мы и не стараемся. Идет разъятье ми- ра, как тут убережешься? Нас тоже разымают на тебя и меня, а боковым зрением вижу: игра это. Такая игра. Боковым зрением все хорошо видно. Как ни разымай целое, оно лишь во времени распадется, но во времени и вечно целым будет. Цельность играй, играй. Флейта, маленький мой. Потом - кларнет. После - гобой. Можно - саксо- фон, но это - путь к фаготу. А гобой - к валторне. Саксофон одинок, го- бой - единственен, над синим кадмием гор, над улыбкой дельфина. День-деньской, соленые брызги, плотный ветер Побережья. Помнишь, как иг- рают на Западном Побережье Колыбельную Острова Птиц? Не надо, никакого нет би-бопа, есть Колыбельная. Маленький мой. Опять тебе надо издавать указы. Приспичило. Пусть лучше будет всё, всё равно ничего нет. И би-боп пусть будет на здоровье. Сколько у тебя рук? И у меня - две. Но твои руки - надежда человечества, а мои - спят, я устал, суп переваривается плохо, в ковре опять дырка, хорошо, что его нет. Хорошо, что маленький джаз соединяет распавшиеся сферы, страны, судьбы. Маленький мой. Маленький мой джаз с тобой посреди Мироздания, миросоздания,а созер- цать мир - находиться вне пределов его, в добровольном изгнании. Созер- цающий, знающий не может быть частью мира, он и созерцает, каков мир без него. А каков он без мира? Кто Кого любит, кто Кем создан? А я, как вывалюсь из мира, так говорю ему: маленький мой. А как вва- люсь, уже не знаю, где я. Си - до. Самое загадочное, ведь я же - есть. А ты? Вот, прошли по кругу, вернемся к теме. Покажем ей, будто она важна. Что мы ей покажем? Дырку в носке, инфаркт. Хватит? ------------------------------