КОЛЕСА Скрипят колеса под телегою моею, Я снова мчусь, я по-другому не умею. Ищу добра, припав в дорожные объятья, И неизбежного пытаюсь избежать я. По ковылям, по лужам слез, по старым бедам, По следу тысячи колес я молча еду. Не знают устали, не ведают износа Мои проклятые, надежные колеса. Колеса катят, пыль дорожную взбивая, Из мостовых булыжных искры высекая, Бывает узок шлях меж правдою и ложью, И, обозлившись, я лечу по бездорожью. А по обеим сторонам --- такие дали! Такие вечные просторы и печали! И города мерцают крышами белесо. Их оставляют позади мои колеса. И купола блестят крестами золотыми, Как те года, когда мы были молодыми. И, как останки наших мыслей дерзновенных, Лежат щиты и шлемы братьев убиенных. Ах, мне бы в те бы города бы возвратиться, Собрать бы рать и умирать не торопиться! Ах, мне бы кубарем с родимого откоса... Да слишком буйные несут меня колеса, Да слишком быстрые, Шальные и неистовые, Несут меня колеса... 1981 ПЕСЕНКА ЭМИГРАНТА Ах, платочек, ах, тесьма... Пара строчек из письма, И пристанище, сокрытое туманом. Ах, чужая сторона, светлых дум похорона, Как ристалище, поросшее бурьяном. Амулеты прошлых лет: василька засохший цвет, Перья птички суетливой, осторожной... Улетела насовсем в край увядших хризантем. Мне же был стократ дороже подорожник. Приучился рисковать и рискую ревновать, И, наверно, растрясу любовь на крошки. Ничего не нужно мне, нужен только свет в окне. Свет в окошке нужен мне, свет в окошке. Только, видно, не дано. И окно твое черно. Ах, цветочек, пара строчек эмигранта. И по темным городам я скитаюсь тут и там, Ни пристанища, ни Бога, ни таланта. Я забыл родной язык. Я к чужим местам привык. Даже старости не боюсь, даже смерти. Нет окошка, нет огня. Только мучает меня Неоконченный рисунок на мольберте. И дрожащий карандаш холст берет на абордаж. Тот же август, та же степь и подорожник. Приучился рисковать и рискую рисовать. Я художник, я пока еще художник. ...Напишу тебе письмо, отошлю платок с тесьмой, Василек сухой и перышко трясогузки, И картину допишу, но, наверно, согрешу И возьму и подпишу ее по-русски... 1981 КАПИТАН БРАВЫЙ Все куда-то рвался, дерзал, метался, Не укрощался, а укрощал. Долгие годы желал свободы И упрощал себя, упрощал. А куда же проще? Кошелечек тощий, Барабан дырявый, висок седой. Не покрыт славой --- левой-левой-правой --- Капитан бравый, но отставной. А она была готова за мной хоть на край света. За мной хоть на край света, без легкого пути. Да вот мешала эта, ах, круглая планета, Где края света нету, и некуда идти. Я ль не говорил ей: не жди, Мария! Я ли не просил ее: позабудь! А она смеялась, а ночь не кончалась, И вечно оставалось что-нибудь. Нет, я не сильный, нет, я не храбрый, Нет, я не добрый, я очень злой. Не покрыт славой --- левой-левой-правой --- Капитан бравый, но отставной. А она была готова за мной хоть на край света, За мной хоть на край света, без легкого пути. Да вот --- мешала эта, ах, круглая планета, Где края света нету, и некуда идти. Все чего-то правил, по местам ставил, Воспевал, славил, носил шинель. Бунт не возглавил, лед не расплавил, Назвал сына Павел, а дочь --- Нинель. Эх, пилось бы, елось! И зачем мне смелость? А мундир с медалями --- в нафталин! Вовремя в дом влезть --- вот моя доблесть. Клином клин, братцы, клином клин... Скучная повесть, тщедушная совесть. А что дальше --- бог весть, конец какой! Не покрыт славой --- левой-левой-правой --- Капитан бравый, но отставной. 1982 * * * Южный ветер. Дальний путь. Разменяйте сдачу. Мы вернемся в этот край только через год. Гавань милую свою покидая, плачу. Кто там скажет, через год что произойдет? Кто родится, кто умрет... А почем я знаю? Что случится, чья возьмет, кто король, кто шут? Чьи останки заберет колыбель земная, Чьи обломки по морям ветры повлекут? ...Все, конечно, пустяки, чехарда и шалость. Эту песню я пою тоже просто так. В этой песне все сплелось и все перемешалось. И смешит меня чуть-чуть ваша простота. Я увижу пики гор, льдов Гренландских саван, Зелень джунглей, гладь пустынь, прелести саванн. И забуду навсегда дорогую гавань, Запивая коньяком аромат <<гаванн>>. Вот тогда-то вы, друзья, станьте и постойте. И подумайте: а что там будет через год! Вот тогда-то вы, друзья, эту песню спойте, И ко мне ее печаль ветер донесет. Я услышу тихий стон сгорбленных атлантов, Клики чаек, вечный плач брошенных и вдов, Хрипы тощих лошадей и толстых маркитантов --- Все сольется для меня во единый вздох. И пойму, что вышел срок, возвращайся, странник! Где-то мир, а где-то дом, сад и сыновья. И кому-то где-то там нужен некий странный, Вздорный, милый человек. Вот такой, как я. Что там будет через год? Что там через триста? Я, конечно, не вернусь. Песенка проста. Но пусть, за ради бога, ждет меня дорогая пристань, И в молитве помянут женские уста. 1982 КОЛЫБЕЛЬНАЯ Спит Гавана, спят Афины, Спят осенние цветы. В Черном море спят дельфины, В Белом море спят киты. И подбитая собака Улеглась под сонный куст, И собаке снятся знаки Зодиака, Сладковатые на вкус. Та-ра-рам-па, гаснет рампа, Гаснет лампа у ворот. День уходит, ночь приходит, Все проходит, все пройдет. Путь не длинный, не короткий, Посвист плетки, запах водки, Кратковременный ночлег, Скрипы сосен корабельных, Всхлипы песен колыбельных, Дальний берег, прошлый век... И висит туман горячий На незрячих фонарях. И поет певец бродячий О далеких островах, О мазуриках фартовых, О бухарской чайхане, И о грузчиках портовых, И немного обо мне. И о том, что кто-то бродит, Ищет счастья --- не найдет, И о том, что все проходит, Все проходит, все пройдет. Век прошел, у нас все то же. Ночь прошла, прошел прохожий, Путник дальше захромал, Смолк певец, ушла собака, Только знаки Зодиака, Да дождинок бахрома... Ночь уходит, день приходит, Все проходит, все проходит... 1982 ЧАСТУШКИ О чем молчишь ты снова? О чем грустишь ты, душенька? Скажи мне хоть полслова, А я послушаю послушненько. Ведь есть слова такие разные, Ужасные, прекрасные, Великие, безликие... А мы все безъязыкие. Слова-то у людей несметны, Хитры они и укоризненны. Наградой они нам --- посмертной, А вот мученьем они нам --- пожизненным. И как же вам без них темно, сердца! Как душно вам, как тесно вам!.. Но снова произносятся Не те слова, не те слова... О чем бы ни спросил бы, Зачем бы вдруг да ни разжал уста, Опять --- дежурное <<спасибо>>, Потом --- резервное <<пожалуйста>>. И все в ресницах мокренько, И все на сердце душненько. Ни шепота, ни окрика, --- Чего ж ты хочешь, душенька? Неужто разговоры Тебя, брат, не пресытили? Опять весь мир вокруг --- актеры, А мы с тобой --- простые зрители. И кто-то там, уже другой, над сценою Давно пропел мои слова дрожащие О том, как я люблю тебя, бесценная, Люблю тебя, дражайшая! 1982 КРЫМ I Ой, ну право же, провал у пилигрима: Ой, везде он побывал, кроме Крыма, Ой, полмира исходил, ой, полсвета, Ну как же Крым-то пропустил, как же это? Не пойму, ну почему так все не просто, Если хочется ему очень остро От любви, тоски, долгов и погоста --- На желанный дорогой полуостров! Он всех женщин разлюбил, и вестимо, Он все песни позабыл, кроме Кима. Но по-прежнему душа уязвима, И по-прежнему тропа --- мимо Крыма, И по-прежнему она --- мимо моря, И по-прежнему судьба --- мимо лета... Как же это --- по пути в крематорий, Как же в Крым не заглянуть, как же это? О, Крым, Крым, Крым! Что это такое? Это полуостров такой... Голубая волна, голубая мечта Приголубит тебя, точно голубя, И полюбит тебя, и погубит тебя, Любого, и снова Ты над домом, над дымом, над Крымом Подымешься вверх, и вверху облака Обласкают тебя... О, если бы так! А у нас метель метет, не иначе как, И ползет весь народ на карачках. А ты хочешь убежать от метели, Да как же это понимать, в самом деле? Нет, все ползут, и ты ползи осторожно. Что ж поделать, гололед --- очень скользко. Полуостров захотел! Это можно. Правда, Крымский далеко, близко Кольский! Что метель! Куда страшней кривотолки. Погляди ты на людей, это ж волки! И попасть на их клыки очень просто, Подыматься не моги выше роста Своего, ползи ползком преклоненно. Здесь ни смерти, ни судьбы не обманешь. Если встанешь, упадешь непременно, А уж если упадешь, то не встанешь!.. Но только как же убедить пилигрима, Если смог все позабыть, кроме Крыма. Ничего он понимать не желает, Да все и так он, твою мать, понимает! Просто хочет он сорваться из дома, Просто любит он скитаться ужасно, Хоть к нечистому, хоть в петлю, хоть в омут, Ну а лучше всего в Крым, это ж ясно! О, Крым, Крым, Крым! Что это такое? Это полуостров такой... Голубая волна, голубая мечта Приголубит тебя, точно голубя, И полюбит тебя, и погубит тебя, Любого, и снова Ты над домом, над дымом, над Крымом Подымешься вверх, и вверху облака Обласкают тебя... О, если бы так! И последний шлешь привет героиням, Прячешь в пазуху пакет с героином, Произносишь монолог надоевший, Тускло глядя в потолок отсыревший. И, оставив устремленья благие, Потихоньку прочь со сцены крадешься, Так как публика давно в летаргии, И оваций от нее не дождешься. И поэтому бочком --- за кулисы, Ну а там уже кругом кипарисы! Ой, наполнится душа ароматом, Эвкалиптами дыша и гранатом; Вот уж где ты горевать перестанешь: И посмеешься над холодной Европой, И упадешь ты на песок, и не встанешь, И всю жизнь так пролежишь, кверху пузом. О, если бы так!.. 1982 КОРАБЛИК (Студенческая прощальная) Кончался август, был туман, неслась галактика. По речке плыл катамаран, кончалась практика. А мы навстречу по реке шли на кораблике И рассуждали о грехе и о гидравлике. Сердечный гам, словесный хлам, ни слова в простоте. С катамарана люди нам кричали: <<Здравствуйте!>> Дай бог вам счастья или чуда за скитания! Но вы туда, а мы оттуда. До свидания. Добра пора, туман --- труха, вода мудра в реке. А что мы смыслили в грехах, а что в гидравлике? Да, ни словечка в простоте, моя прекрасная! Какая чушь, зато хоть тема безопасная. Мы все поймем, мы обойдем и впредь условимся. А то за старое начнем --- не остановимся. Грехи --- как камни из реки, сосет под ложечкой, Не отпускай мне все грехи, оставь немножечко. Дал течь кораблик, стал тонуть, стоял и протекал. Мы все спасались как-нибудь, кончалась практика. Я ж отпустил синицу вновь, ловя журавлика. Вот весь и грех, и вся любовь, и вся гидравлика. Зачем, чего там объяснять!.. давно все понято. И неудобно как-то ждать, когда прогонят-то. Тони, корабль, лети, журавль, а мы бескрылые. Сокрой, туман, катамаран, прощайте, милые! 1982 ЛЮДИ СУХОПУТЬЯ А в море плавают медузы, Кораблик борется с волнами, На край земли везет он грузы, Чтоб на краю земли забот не знали. Луной по океану Серебряные прутья, Не спится капитану... А мы --- мы люди сухопутья. Уйти труднее, чем остаться, Сломаться легче, чем согнуться, Забыть труднее, чем расстаться, А сгинуть проще, чем вернуться. О, как она заплачет, К тебе прижавшись грудью!.. Дай бог тебе удачи! А мы --- мы люди сухопутья. А здесь молиться должен кто-то, Чтоб выжил ты и в буре спасся. Пусть вы --- морские Дон-Кихоты, А мы тогда --- земные Санчо Панса. И пусть несет вам случай Удачу или горе --- Мы ждать умеем лучше, Чем те, кто плавает по морю. --- Ты сам судьбы своей не знаешь, Зачем ты обрываешь узы? Зачем ты в море уплываешь? --- Затем, что в море плавают медузы. Чтоб слезы в душу капали, Уйду в далекий путь я... Плыви себе, кораблик! А мы --- мы люди сухопутья... Мы --- люди сухопутья. Как жаль, что мы --- люди сухопутья. 1979,82 ПЕСНЯ РЫБАКОВ ФЛОРИДЫ По нам --- хоть реки вспять, на все нам начихать, На вечный дух и на бренную плоть. Флорида нам не мать и даже не мачеха, Земля --- не дом, президент --- не Господь. Разверзлись хляби в небе, и дождь чередит, А ветер снасти перепутал нам опять. Но спи спокойно, беби! Вся жизнь впереди. И непонятно, зачем горевать. Все неудачи сплошь, мильон потов за грош, Трудись как хошь, а живешь ты --- как рвань. Но мы попьем пивка, и станет жизнь легка, Хоть здесь и пиво, разумеется, дрянь. Ты о насущном хлебе мечта, уйди За горизонт, за миражи и за морскую гладь. Но спи спокойно, беби, вся жизнь впереди. И непонятно, зачем горевать. Мы рыбу ловим здесь, у нас работа есть, И слава богу, смотри веселей, Беда нас трогала, мы жили впроголодь, Но все же многих других не хужей. А в мире столько злости, аж леденеют кости! Так подадим друг другу руки, и --- споем, споем! А в море столько столько нефти --- утопиться негде!.. И слава богу, еще поживем! И зеленый рассвет обнажает зеленый Мексиканский залив, и зеленый туман Застилает нам очи. И в утренний час Мы обнявшись стоим, ни о чем ни жалея. С неба льется вода, и вода океана Пополняет дождем свой несметный запас. И мил нам этот жребий и простор в груди. А сын проснется, подрастет, и не оставит мать. Так спи спокойно, беби, вся жизнь впереди! И непонятно, зачем горевать. 1982 БАБ-ЭЛЬ-МАНДЕБСКИЙ ПРОЛИВ А что везете, капитаны, из далека-далека? А везете вы бананы и ковровые шелка, Виноградное варенье, анашу и барбарис, Самоцветные каменья, мандарины и маис. Капитана ждет Монтана, боцман --- бывший армянин, А кого-то ждет Гвиана, а кого-то ждет Бенин. Но, транзиты, тормозните, мы покурим табака. Вы его мне привезите из далека-далека... Боцман, брось свои сомнения! Подождет твоя Армения! Закури-ка лучше нашего, И ни о чем судьбу не спрашивай! Баб-эль-Мандебский пролив, Баб-эль-Мандебский пролив, Эх, лишь бы знать, лишь бы ждать, лишь бы жить! Из Патагонии в Шанхай, из Барселоны в Парагвай, Куда-нибудь лишь бы плыть, лишь бы плыть!.. А ну и что, что вы на севере, а я сейчас на юге, И забыл, что есть на свете где-то льды, метели, вьюги... Высоко в горах белеет снеговая паранджа, А я сижу в оранжерее, попиваю оранжад. Эх, на воле --- на просторе, что ж не жить --- не поживать, И на лучшем в мире море камни с берега швырять! Ни уюта, ни постели мне искать не нужно тут. Две невесты мне из Дели, с Индостана письма шлют. А вам адрес дам, я индекс дам, Вы напишите им на Индостан! Чтоб им вечно было хорошо, Но не со мной, а с кем-нибудь ишшо! Баб-эль-Мандебский пролив, Баб-эль-Мандебский пролив, Эх, лишь бы знать, лишь бы ждать, лишь бы жить!.. И на года, и навсегда, бог весть куда, но не беда, Куда-нибудь, лишь бы плыть, лишь бы плыть!.. А захотим --- и очень скоро бросим море, бросим всех, И пойдем высоко в горы, и поднимемся наверх, И помолимся колдуньям, а особо молодым, В ус не дунем, сверху сплюнем, над ущельем постоим, Кой о чем друг друга спросим, утвердительно кивнем, Быстро мостик перебросим и по мостику пойдем. Что хотим, то выбираем, так устроен этот свет. Может, мы дойдем до края, ну, а может быть, и нет. А потому, что нет гарантии нигде и ни на что. Потом не вспомнишь, где упал, и кто толкал, а кто держал. И оклемаешься в миру, где не знаком тебе никто, И не поймешь, как ошибался, а решишь, что был обвал. А ну и что, что ты на юге, а не дай бог вдруг чего --- И вот кругом тайга, пурга, и хоть умри, не убежать. Раз леса много, значит, должен кто-нибудь рубить его. И будешь ты его рубить, и коченеть, и подыхать. И тоже вроде бы обвал, и все чисты, невинны сплошь. И никого из окружающих не упрекнешь вовек. И этот кажется неплох, и этот будто бы хорош, И сам я тоже вроде добрый, милый, честный человек. А вы бы, между прочим, поглядели на меня, Когда я финики казенные со склада воровал, И вы бы, между прочим, ужаснулись за меня, Когда я их потом втридорога на рынке продавал. Как пропивал я эти жалкие, несчастные рубли --- Все в одиночку, за углом, бутылки пряча под пальто!.. Вы были б счастливы, что сами до такого не дошли, А потому, что нет гарантии нигде и ни на что. Ну где у вас гарантия, что хлеб, который ели вы, Не будет завтра вам как неоплатный долг зачтен? И где у вас гарантия, что гимн, который пели вы, Не будет завтра проклят, заклеймен и запрещен?.. Вот так живем, покуда честные, до первого ущелья, До первого обвала, чтобы раз и навсегда... А что на юге? А на юге много места для веселья! Там --- горы, пальмы, чайки, солнце, воздух и вода... Баб-эль-Мандебский пролив, Баб-эль-Мандебский пролив, Эх, лишь бы знать, лишь бы ждать, лишь бы жить! И ниоткуда в никуда, из не оттуда в не туда, Куда-нибудь лишь бы плыть, лишь бы плыть!.. 1982 * * * Давайте, други милые, буянить и шалить. Над каждою могилою не будем слезы лить. Беду-судьбу лохматую устанем проклинать. И жизнь свою сломатую не станем поминать. Мильонов мы не нажили, до звезд не добрались. Но взяли и отважились, сошлись и собрались. А значит, продолжаются веселые года, И где-то разгорается далекая звезда, Закутана, замотана туманами потерь... Когда еще взойдет она! Но ты, товарищ, верь. Товарищ, верь! Мы сильные, мы смелые, мы спорим и шумим, Мы ни фига не делаем, и много говорим. И все идет по-прежнему --- лови, плыви, живи! А в нас тоска по нежному, и хочется любви. Ни муками, ни ласками не дарит нас она, И в небе --- ну хоть глаз коли --- не светит ни хрена! Когда-то назначалось нам задатки развивать, А вот теперь досталось нам остатки подбирать. Но нынче это все сравним с поломанным грошом И тут же песню сочиним про то, как хорошо! Как все хорошо... И песня сочиненная пробьет и мрак, и глушь И выйдет, окруженная толпою наших душ. И вместе с этой свитою, подмигивая нам, Крылатой Маргаритою взовьется к небесам. Пройдется песня по небу среди пустых высот --- И в небе сразу что-нибудь, глядишь, да и взойдет! И как же будет здорово, когда сквозь толщу туч, Как знак рассвета скорого, пробьется слабый луч! Ну что за ночь, ну что за синь, ну что за мир такой! И ты, товарищ, рот разинь, и ты, товарищ пой! Товарищ, пой! Ах, песенка, умытая потоками добра! Будь нашей Маргаритою, мы будем мастера. И встанет просветленная, и тоже глянет ввысь Тобою исцеленная поломатая жизнь. А в небе бесшабашные сияют огоньки, И мы с тобой, бесстрашные, стоим, как дураки. А мир кипит, а мир ревет, пока мы так стоим, И кто-то где-то глотки рвет попутчикам своим, И кто-то звезды достает в ладошки иль на грудь... Но это все придет-пройдет, а ты, товарищ, будь! Товарищ, будь! 1982 РИСУНОК (Детская песенка) На холсте рисунок, сделанный углем: За рекой поляна, на поляне дом, В доме окна настежь, над рекой закат, На столе приемник, а в нем музыка. Все опрятно в доме, и полы чисты, Вазочки на окнах, в вазочках цветы. Что же нам бояться злого языка? На столе приемник, а в нем --- музыка. Музыку заслышав, расцветет любой. В музыке надежда, в музыке любовь. В ней мурлычет нежность, доброта поет, --- Все, чего нам в доме так недостает... Нет у нас надежды, нету доброты. Зато много денег, и полы чисты. И амбар с приданым, вверенный замку. А любви захочешь --- слушай музыку. Музыка бесплатно и не на замке. Чего нету в доме --- все есть в музыке. Вот и слава богу, вот и хорошо... Ля-ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля! 1982 * * * Мчись над волной, смелый, парусник мой белый. Над головой шалой светится Марс алый. Лево руля, Ларсон! Может быть я с Марса. Может быть я пришлый и на Земле лишний. Может быть, я --- вечный. Может, мой путь --- Млечный. (И) мне на пути этом краю-конца нету. Остров ли там, мыс ли? Племя ль чужой крови? Иль это тень мысли о дорогом крове? Иль это мой облик, иль это мой отблеск В шуме ветвей древа, в песне твоей, дева?.. Иль от тебя эта ночь меня прочь гонит, Иль в глубине где-то черт водяной стонет, Он днища судам моет, всех на себе носит, А по ночам воет: душу мою просит. Я людям отдам сушу, я небо отдам богу, Я черту отдам душу. Их у меня много. И, словно дурной признак, явится мой призрак В шуме ветвей древа, в песне твоей, дева. Зря ты глаза прячешь, зря мне покой прочишь. Знаю, о чем плачешь, --- сердце забрать хочешь. Ну что ж, запирай дверцы. Но помни, ведь я с Марса. Что ж, забирай сердце, их у меня масса. И каждое мне мило. И в каждом из них сила, И знамя моей воли, и пламя моей боли. Но это не мой облик, это лишь мой отблеск В шуме ветвей древа, в песне твоей, дева... 1982 КАРИАТИДЫ Что-то где-то происходит... Ладно, ну и пусть бы. Люди рушат и возводят здания и судьбы. Судьбы лепятся, как стены, и, как бюсты --- чувства. Тоже, милый, все священно, тоже, брат, искусство! Вот так, а ты как думал? Строишь славное строенье, вроде все, как надо: Барельефы, обрамленье, крыша, анфилада, Слева виды, справа виды, ходы-переходы, По бокам кариатиды подпирают своды. Не забыл, и слава Богу, нанести орнамент. Что ж забыл? Забыл немного --- заложить фундамент. Вот те раз! А впрочем, слушай, что же тут такого! Можешь сразу все порушить и построить снова. Мастерство свое утроить можешь, бог с тобою. А ломать --- оно не строить. Так же и с судьбою. Скажем, вышла неплохая крепкая обитель, Но изъяны различает только сам строитель. Если он принципиальный, даже средь оваций, Даже если шум похвальный будет раздаваться, Гонор свой подальше сунет, не внимая гвалту, Отойдет, посмотрит, сплюнет и возьмет кувалду... Был бы я такой же честный, я б не сомневался, Я б за свой домишко тесный этак не держался, Я размел его дотла бы и построил новый. Но такой, видать, я слабый, али бестолковый. Не гнетет меня какая злость или обида. Просто дом я подпираю, как кариатида. Только выдержка мужская, а иных манер --- шиш. Ни на миг не отпускает свод, который держишь. Вот такая, брат, картина, маюсь, рот раззявив. Если, скажем, ты скотина, --- знай своих хозяев. Будь ты ангел или гнида, знай свое местечко; Если ж ты кариатида --- знай свое крылечко! Что-то где-то происходит, ладно, ну и пусть бы. Люди сносят и возводят здания и судьбы. А тебе-то что до них, до сутолоки разной? Если ты кариатида, --- стой и подпирай знай. Вот так оно всю жизнь, а ты как думал? 1982 * * * То ли мука, то ли скука, одиночество наука... А тоска --- такая штука, не укрыться от нее. Я зарвался, я заврался, я опять с цепи сорвался И осмыслить попытался положение свое. Вот плыву на пароходе, смят и сжат, как туз в колоде, Маюсь вроде (это в моде) драматической тоской. Я голодный и бездомный, а вокруг --- такой бездонный Океан --- такой огромный, Атлантический такой. Он загадочно мерцает, он, раскинувшись, вздыхает, Он, как будто отдыхает от полуденных лучей. Мглой закатной дышит мерно и печалится, наверно, О великой и безмерной о безбрежности своей. Пароход наш старый, странный, работяга неустанный, Точно вторя океану, тяжко дышит на ходу. Так, сморкаясь и чихая, доползет он до Шанхая И причалит, и тогда я, может быть, с него сойду. Тишина в каютах хмурых, только боцман --- черный турок Все сидит, цедя окурок, и на всех ему плевать. Изнурен привычным делом, утомлен душой и телом, Он на судне опустелом будет ночь пережидать. Затоскует он жестоко о стране своей далекой, О турчанке зеленоокой, что дороже всех наград. Ах, бока ее округлы, а уста ее, как угли, А глаза ее --- как джунгли, а зовут ее --- Шихрад. А турчанка молодая, не печалясь, не страдая, Сладко спит, забот не зная, да за тридевять земель, Не в каюте неуютной, с ней бродяга сухопутный, Одинокий и беспутный, делит мягкую постель. А зовут его Джакомо, и ему вдали от дома Так знакомы все симптомы ностальгической тоски. На чужбине знойным летом он не спит перед рассветом, Как и все на свете этом, кто от дома далеки... Эх, заняться б пустяками, поболтать бы с корешками, Погулять бы кабаками, все бы стало на места. Но пустяки давно забыты, корешки давно зарыты, Кабаки давно закрыты, тишина и темнота. И только пароход плывет себе, плывет... 1982 ШАНСОН Вершит народ дела свои, пройдохи ищут славы, Пророки врут, поэты пьют, богатство копит знать. Стоит над миром год Змеи, все злобны как удавы, И каждый хочет сам в угоду году гадом стать. А я в портовом кабаке Сижу, и губы в табаке, И две монеты в кулаке, а в голове --- шансон. А в нем --- мой страх, мой странный край, Туманный путь в желанный рай, Тот путь, который мной пока еще не обретен. О, дай мне, Господи, ступить на этот путь Когда-нибудь, когда-нибудь, когда-нибудь!... Я, как и вы, друзья мои, устал глазеть на драки, И вид оскаленных клыков нервирует меня. Пройдет над миром год Змеи, начнется год Собаки, И снова цепи, снова лай, и войны, и грызня. Зачем так злобен род людской? Да это ж просто год такой!.. Но, как ни мучаю себя, но, как себя ни злю, За что, я не могу понять, Вы все так любите меня, И не могу понять, за что я всех вас так люблю? Дай бог в пути мне добрым словом помянуть Кого-нибудь, кого-нибудь, кого-нибудь!.. Вот я же вам не сын, не пасынок и даже не приемыш, А все никак не соберусь расстаться с кабаком. И в год Собаки я --- щенок, а в год Змеи --- змееныш. И научился не искать участия ни в ком. Затих шансон, певец умолк, И ты, гарсон, не верь мне в долг. Уходят все, и мне уйти не лучше ль от беды? Сквозь плач и вой, галдеж и звон, По боли войн, по воле волн, По жизни вдоль, по миру вдаль ведут мои следы. О, дай мне, Господи, достичь, окончив путь, Чего-нибудь, чего-нибудь, чего-нибудь!.. 1982 * * * Ой, да что ж это такое, неумелое житье! Это горе вековое, не твое и не мое, Это наше и не наше --- эта кража, этот срам, Ты --- невыпитая чаша, то ли яд то ли бальзам. Этим горестным союзом сбит порядок, смят уклад. То ли мы мешаем узам, то ли узы нам вредят. То ли муж --- дурак, сановник --- все же понял, что и как, --- То ли я --- чудак, любовник --- слишком искренний чудак. Ты не выдержишь --- умрешь ты, дале некуда играть. Он ведь спросит: что, мол, врешь-то? И не сможешь ты соврать. А доносчик --- паж из свиты --- улыбнется, скажет лишь, Что враньем мы все покрыты, не соврешь --- не совратишь... Не при чем тут, знаешь, узы, слишком мним их горький дым. Это нам мешают музы, или мы мешаем им, Чашу кто-нибудь пригубит, в ней окажется вино. Чудаков нигде не любят, дураков везде полно. Будет все, как ты захочешь, будет тяжко --- быть тому, Но судьбу, что ты мне прочишь, я, должно быть, не приму. Ты останешься при муже, это каторга --- пусть так, Но чудак, ей-богу, хуже, много хуже, чем дурак. Шлейф подымут и разгладят, слезы вытрут, грех скостят, Музу накрепко отвадят, узы заново срастят. И, ступая этой твердью, расцветет судьба твоя. А умрешь ты странной смертью. В тот же час, когда и я. 1982 НАСТАСЬЯ Как тебя он лупит! Как тебя он бьет! Как тебя он любит! Упаси Господь. Ты ему рогами украшаешь лоб, Он тебя ногами спихивает в гроб. Не горюй, Настасья! Он на то и муж. Я ж у тебя --- для счастья, муж --- для прочих нужд. Он тебя изгладит за вчера и впрок, Он тебя наладит вдоль и поперек. А когда устанет крыльями махать, Он тебя оставит, пойдет отдыхать. Отдохнет широко, попадет в Кресты, Погоди немного, отдохнешь и ты. Драки и побои --- это все семья. А на остальное существую я. Я приду с приветом, прокрадусь тайком, Расскажу об этом, расскажу о том. Согрешу --- согрею пламенем души, А коль не сумею --- сердца не держи. Счастье быстротечно. Горе навсегда. Муж у тебя --- навечно, я --- на иногда. Как тебя он губит! Долго ль до беды! Как тебя он любит! Бог не приведи. Не горюй, Настасья! Он на то и муж. Я ж у тебя --- для счастья, муж --- для прочих нужд. 1983 ПЕСНЯ О ТРОЙКЕ Резвы кони быстроноги, Ночь длинна, кругла Земля. Вот кончаются дороги, Начинаются поля. Ни кладбища, ни постройки Не найдет усталый взгляд. Слышен только топот тройки, Колокольчики звенят. Впереди --- опять начало, А затем --- опять финал. Что бы это означало? Очевидно, мир так мал. Позади, помилуй Боже, Смято все и сожжено. Ничего не будет больше, И надеяться смешно. Как легко и как чудесно! Мы все те же, да не те. Старым песням нету места В этой тесной пустоте. Только топот резвой тройки Раздается в стороне, И неслыханные строки Зреют трепетно во мне. А когда их голос ломкий Обрывается, смирен, Остается лишь негромкий, Нескончаемый рефрен: Степь да степь. И так же бойко, Как и двести лет назад, По степи несется тройка, Колокольчики звенят. 1983 ЗАСТОЛЬНАЯ Поправьте пюпитры, закончен антракт. Десятая цифра, двенадцатый такт. Кивнемте друг другу, начнемте скорей. И чашу по кругу --- так будет верней. Налейте солисту за верхнее <<соль>>. Налейте альтисту за каждый бемоль. Вина не жалейте, налейте басам, И флейте налейте, хотя бы сто грамм. Гобою, кларнету, тромбону, трубе. Квинтету, квартету, и мне, и тебе. И все же, без спору, всех больше, полней Нальем дирижеру. Так будет верней. За окнами вьюга, не видно ни зги. Но чаша по кругу свершает круги. И каждый спокоен, и крепко стоит, Как будто он воин, а рядом свои. Хотя, кроме чаши, ты знаешь, мой друг, Оружие наше --- смычок да мундштук. И все же без спору, чтоб было верней, Нальем дирижеру --- ему тяжелей. И все же без спору, чтоб было верней, Нальем дирижеру --- ему тяжелей. 1983 ФИАЛКОВЫЙ БУКЕТ Я очень ясно вижу. Я чувствую нутром, Как с нею по Парижу мы запросто рванем. А также мне сдается, что, глядючи на нас, От зависти загнется весь ихний Монпарнас. Хоть справа глянь, хоть слева --- один сплошной плезир. Она ж чиста, как Ева, прохладна, как пломбир, И вся одета в смелых таких полутонах, А я при этом в белых штиблетах и штанах. И если, скажем, будет тяжелым мой карман, Тогда мы с ней, как люди, зайдем в кафе-шантан, Купив совсем случайно фиалковый букет, Найдем чрезвычайно отдельный кабинет. Допустим-предположим, а вдруг, а может быть, Что там, как раз, мы сможем себя уединить. По глянцевому краю, шурша, пройдет игла, И тут же заиграет пластинка из угла Одну из тех мелодий, что так приятны нам, Чего-нибудь навроде: <<тарья-дэрья-дарьям>>. Потянет-одурманит под аккомпанемент, И вот, глядишь, настанет решительный момент. Но, может, и случиться, чего я так боюсь: Внезапно омрачится наш радужный союз, Красоток всего мира единая черта --- Попрет из-под плезира рязанская туфта. И вдруг она как ахнет: <<Ах, нет! Ах, нет! Ах, нет! Понюхайте, как пахнет фиалковый букет!>>, Подскочит, отвернется --- по-своему права, И мне уже придется подыскивать слова. Потом-то все, наверно, окончится <<о'кей>>! Но сколь ж надо нервов! У нас и то ловчей. До боли мне знакома вся эта благодать. Опять же, будь я дома, я знал бы что сказать. У нас бы я не стал бы терзать мадемуазель. <<Подумаешь, --- сказал бы, --- какая цитадель! --- сказал бы, мол, не жалко! Возьмите ваш платок!>> Но это ж --- парижанка! А Запад --- не Восток. Кругом --- одни загадки, того гляди --- сгоришь, Поэтому, ребятки, не еду я в Париж! Пою красивым басом и дергаю струну, Все крепче с каждым часом любя свою страну. Хожу по Конотопу среди родимых стен. И не стремлюсь в Европу. На кой она мне хрен! Хоть губы ваши жарки, спокоен я вполне. Прощайте, парижанки, скучайте обо мне. Вспоминая мою нежность!.. 1983 СТО ДРУЗЕЙ Ах, не имейте сто рублей, а сто друзей имейте, И, может быть, зачтется вам когда-нибудь потом. Пока же, как сумеете, себе уразумейте, Что тут не в поговорке суть, а кое в чем другом. Друзья теперь дешевые, а деньги вздорожали, И любит счет копеечка, и любит счет пятак. Рубли у нас на улицах валяться перестали, Зато друзья, наоборот, лежат, да еще как! И заимел я сто друзей. А что мне оставалось? И сразу дома у себя поставил круглый стол. И сто приборов на столе на том располагалось, И сто бутылок было там, и рюмок тоже сто. Мои любезные друзья упрямиться не стали, На приглашение мое кивнули, не чинясь. И все пришли, и все вошли, и жутко натоптали, Разлили враз и чокнулись, и дружба началась. И сотня тостов прозвучать успела в одночасье, И сотня глоток пела гимн, и не скучал никто. Посуду били щедро так, что, если б это к счастью, Я был бы счастлив тыщу лет. По крайней мере --- сто. Но я все думал и гадал, вот если бы да кабы, И про себя подсчитывал, что вдруг да каждый друг Принес бы мне по сотенке, по сотенке хотя бы!.. И все не мог я сосчитать --- захватывало дух. Перед уходом каждый друг почел первейшим долгом Мне высказать свою любовь и множество похвал. И каждый руку мне сжимал усердно и подолгу, Мне даже стало больно, но я виду не подал. Я улыбался и в уме хвалил свою проделку. В конце концов и сто друзей довольны были мной, И попросили, уходя, взаймы на опохмелку, И я им выдал по рублю, и сто рублей долой. Ах, не имейте сто рублей! А сто друзей имейте. 1983 ОПИЛКИ Если я чешу в затылке --- не беда! В голове моей опилки, да-да-да! Ведь вот как жизнь у нас идет, ведь вот как! Все так же по утрам гудит затылок. Не убывает в магазинах водка, Соотносясь с ресурсами опилок. Наверно, постарались, слава Богу! В охотку порубили-порубали. И, слава богу, хоть опилок много. Должно, немало дров поналомали. Опилки есть, и жизнь не увядает, И водка бьет, как гейзер, и клокочет. И всяк, кто хочет, ею обладает, И всяк, кто хочет, выпьет, сколько хочет. А кто ж не хочет? Каждый, вне сомненья, Возьмет себе все то же и все там же Без всяких похорон и дней рожденья, А просто, чтоб не выдохлась, стоямши. Возьмет, и уничтожит, и забрезжит Сияньем глаз во тьме осточертелой, И с радости кого-нибудь порежет, И заберут его за это дело. Общественность осудит и остудит Его порывы, что не в меру пылки. Дадут ему пилу. Он все забудет. И будет он производить опилки, И водка в магазинах не убудет... 1983 ШЕЯ Для кого чего важнее --- это пусть решает свет. Знаю я: важнее шеи в человеке места нет. Но всю жизнь, как будто знают, как узлы ее тонки, Шею галстуки терзают, шею жмут воротники. А всего, конечно, злее --- дочки Евы всех мастей Жуткий вред наносят шее, без конца вися на ней. Я запретных этих фруктов съел немало здесь и там. Не завидую тому, кто по моим пойдет стопам. Ой вы, девочки-девчонки, я ж не против, я же за, Я ж целую ваши щеки, ваши губы и глаза. Я за вас под песен звуки подымать готов стакан. Но пленительные руки --- это ж крепче, чем аркан. Как же шея! Что мне делать, у меня ведь их не две. Это все же, орган тела, самый ближний к голове. Не какой-нибудь отросток, просто так и не при чем, Как-никак, а все же мостик между сердцем и умом. Ну а вы хотите сразу все мосты переломать И заставить бедный разум замереть и задремать. А куда тогда мне деться, только сгинуть и пропасть! Ведь мое большое сердце без труда захватит власть. А потом, поймите, братцы, неизбежно, как назло, Надо будет просыпаться. Просыпаться --- тяжело. И еще нашел бы силы, и не сетовал бы я, Но болит невыносимо шея хрупкая моя! 1983 ПОШЛЫЙ РОМАНС Наклоняясь к изголовью, Обратись ко мне лицом. Обменяемся любовью, Перекинемся словцом. Счастья маленький обрывок Улетит, как пять минут. У судьбы на мой загривок Вечно сыщется хомут. У меня судьба не злая, Только глупая, хоть плачь! Все летит куда не зная, А я вслед за нею вскачь. Без дороги, как умею, По болотам хлюпаю. А роптать никак не смею На нее, на глупую. И она, небось, не вправе Обижаться на меня: Я ж ведь ей служу, шалаве, Лучше доброго коня. Всю-то жизнь за ней, как мерин, На веревочке хожу. И покорен я, и верен, Мне бы плакать, а я ржу. Не прошу награды лишней, Не страшусь никоих мук. Мне бы только хвост подлиньше, Отмахаться чтоб от мух. Да сберечься б в волчьем поле От клыков и от когтей, Да овса бы чуть поболе, Да поменее плетей. 1983 ГОРЕСТНЫЙ РОМАНС I Несчитанные дни, немыслимые дали Остались позади, а край все непочат. Как много мы сожгли, как мало мы создали По милости людей, которые молчат. Давно известны нам все омуты и мели. Иных снесло на дно, а нас все волны мчат. Как много мы могли, как мало мы сумели! И все из-за людей, которые молчат. О, как прекрасен бой! О, как прекрасно рвенье! Вот только перемен не видится пока. Все так же тяжелы судьбы прикосновенья. И смерть недалека, и бьет наверняка. Но слишком не грусти и мучайся не очень, Пусть горьких дум следы чела не омрачат. Поскольку в трудный час всегда найдется, впрочем, Нам место среди тех, которые молчат. 1983 КИБИТКА Все скрылось, отошло, и больше не начнется. Роман и есть роман. В нем все как надлежит. Кибитка вдаль бежит, пыль вьется, сердце бьется. Дыхание твое дрожит, дрожит, дрожит. И проку нет врагам обшаривать дорогу, Им нас не отыскать средь тьмы и тишины. Ведь мы теперь видны, должно быть, только Богу, А может, и ему --- видны, да не нужны. А где-то позади, за далью и за пылью Остался край чудес. Там человек решил, Что он рожден затем, чтоб сказку сделать былью. Так человек решил. Да, видно, поспешил. И сказку выбрал он с печальною развязкой, И призрачное зло в реальность обратил. Теперь бы эту быль обратно сделать сказкой, Да слишком много дел и слишком мало сил. А мы все мчимся вдаль, печаль превозмогая, Как будто ничего еще не решено, Как будто век прожив и все-таки не зная, Что истина, что нет, что свято, что грешно. И бесконечен путь, и далека расплата. Уходит прочь недуг, приходит забытье. И для меня теперь так истинно, так свято Чуть слышное в ночи дыхание твое. 1983 ВИШНЕВОЕ ВАРЕНЬЕ Теперь на пристани толпа и гомонит, и рукоплещет: Из дальних стран пришел корабль, его весь город ожидал. Горит восторгом каждый лик, и каждый взор восторгом блещет Гремит салют, вздыхает трап, матросы сходят на причал. Сиянье славы их слепит, их будоражит звон регалий, У них давно уже готов ошеломляющий рассказ, Как не щадили живота, и свято честь оберегали, И все прошли, и превзошли, и осознали лучше нас. Ты знаешь, я не утерплю, я побегу полюбоваться, Я ненадолго пропаду, я попаду на торжество. Ну сколько можно день и ночь с тобою рядом оставаться И любоваться день и ночь тобой --- и больше ничего! Ведь мы от моря в двух шагах, и шум толпы так ясно слышен. Я различаю рокот вод, я внемлю пушечной пальбе. А ты смеешься надо мной, ты ешь варение из вишен, И мне не веришь ни на грош, и я не верю сам себе. Вот так идет за годом год, вокруг царит столпотворенье, И век за веком растворен в водовороте суеты. А ты ужасно занята, ты ешь вишневое варенье, И на земле его никто не ест красивее, чем ты. Изгиб божественной руки всегда один и вечно новый, И в ложке ягодка блестит, недонесенная до рта... Не кровь, не слезы, не вино --- всего лишь только сок вишневый. Но не уйти мне от тебя и никуда и никогда. 1984 ПРОЩАЛЬНАЯ I Вы нам простите, если что, Мы ж, если что, простим вам тоже. Какие могут быть упреки, (право) Коль так ничтожна их цена! Мы пожелали вам добра, Вы пожелали нам того же, И мы шагаем по дороге, И не кончается она. Хозяйка вашего стола, Прощаясь, так на нас смотрела! Но прервала на полуслове (как бы) Она признание свое. Мы не увидимся вовек, И что сказать она хотела --- Для нас останется загадкой. А может быть --- и для нее. А завтра будет новый день, К вам новый путник постучится, И будут новые заботы (снова) Сменять былые каждый час. Мы не увидимся вовек, И потускнеет, запылится, И затеряется бесследно Воспоминание о нас. Утихнет ветер, ляжет пыль, Все успокоится в итоге, Но кто сказал, что мы несчастны --- (словно) Живем терзаясь и терпя? Напротив, нам-то хорошо, Ведь мы шагаем по дороге, А там у вас все так непрочно, Поберегите же себя. 1984 МАЛЕНЬКАЯ ХОЗЯЙКА Никто из нас не знал надежнее лазейки Из царства холодов в республику тепла: Мы собирались все у маленькой хозяйки, Она была всегда мила и весела. И в долгий летний день, и в зимний день короткий Неведомо за что съедали нас дела; Но вечером мы все у маленькой красотки Сходились, и она всегда была мила. Сходились голоса, сплетались интересы, Не портила бесед ни ссора, ни вражда. И все мы вновь и вновь у маленькой принцессы Встречались, и она... она была всегда. Ее любили все --- чем дальше, тем сильнее. Никто не знал, когда все это началось, --- Чем лучше было нам, когда мы были с нею, Тем хуже было нам, когда мы были врозь. И приближался крах веселой нашей шайки, Поскольку где любовь --- там ревность и раздор. До некоторых пор у маленькой хозяйки Не видывали ссор, но с некоторых пор --- Мы, перья распустив, вытягивали шеи, Сверкая в полутьме огнем ревнивых глаз. Чем дальше, тем острей, чем дольше, тем сильнее Претензии росли у каждого из нас. И так за часом час --- никак не разберемся, И каждый, наконец, решил себе тогда, Что надо уходить, не то передеремся, И вот мы разошлись --- обратно в холода. А милый наш кумир, прелестная игрушка, Стояла у окна, глядела нам вослед. Она любила всех, ей было очень грустно, Не менее, чем нам. Но, может быть, и нет... 1984 МАРИЯ Столько разных людей утешала ты. Не смолкают людей голоса. О, Мария! Смешны мои жалобы, Но прекрасны твои небеса. Не умею добраться до истины, Не умею творить чудеса. О, Мария! В огне мои пристани, Но безбрежны твои небеса. Наступает предел всем пристрастиям, Нет ни друга, ни верного пса. О, Мария! Конец моим странствиям Объявляют твои небеса. Были поросли бед, стали заросли. Завещание я написал. О, Мария! Грустны мои замыслы, Но грустны и твои небеса. 1984 ПЕСНЯ СРЕДНЕГО ЧЕЛОВЕКА I Я точно знаю, что значит масса, И вечно буду одним из масс. Вот я живу на проспекте Маркса, Но что в том счастья, раз я не Маркс? Не быть мне первым, не быть последним, Не быть мне видным, так что с того! Я вечно буду обычным средним, И мне не важно --- среди кого! Я утром выйду, возьму машину, В кабину сяду, толкну рычаг, И еду прямо на середину, А с середины меня никак! Пускай все сволочи и балбесы Глумятся радостно надо мной. Да, я не доктор и не профессор, Нет, я не Байрон и не другой. Пусть эти крысы с высокой крыши Плюют в меня, я стерплю хоть как. Я им не лысый, я им не рыжий, Я им не в шляпе и не в очках. Все где-то с краю, а я вот --- между, Совсем простой и один совсем. Ни на кого никакой надежды, Зато ответа --- ни перед кем. Зато ни с кем не делю награды И все затраты терплю вполне, И мой красивый рефрижератор Летит туда, куда надо мне. 1984 ВСЕ РАВНО НЕ ПО СЕБЕ Такие ясные глаза нас от печали и сомнений ограждают, Такие честные слова нам говорят, что не поверить мудрено, Такие громкие дела нам предстоят, такие лавры ожидают, Такая слава и хвала!.. А все равно не по себе, а все равно... И ведь ничто не задевает самолюбия, достоинства и чести, Спокойна совесть, и ее не омрачает ни единое пятно. Все преступления давно совершены, и все блюстители на месте, И совершали их не мы... А все равно не по себе, а все равно... Идет парад, и карнавал, и маскарад, и всенародная потеха, Горят бенгальские огни, повсюду танцы и шампанское вино. И ни малейшая опасность, ни препона, ни преграда, ни помеха Ни угрожают торжеству... А все равно не по себе, а все равно... И вот исчезла суета, и мы достигли абсолютного покоя И позабывши обо всем, произнесли благодарение судьбе. Но поступь времени, вращение Земли, движенье звезд и все такое --- Не исчезает никуда, оно всегда, и нам всегда не по себе. Над суеверьями хохочем до поры, покуда нет дурного знака, А чуть дорогу кто-нибудь перебежал, так уж и больше не смешно. И хоть не черная она, а голубая, и не кошка, а собака, А все равно не по себе, а все равно не по себе, а все равно... 1984 ПЕСНЯ ТОЛПЫ Мы строптивость расточали, мы права свои качали, Все слова пораскричали, получили черта с два! И свиное наше рыло так же грязно, как и было. А кто чище --- те и сила. Во главе стоит глава. Высоко они взлетели и зовут к далекой цели. И, быть может, в самом деле им оттуда все видать. Вот и пусть шагают сами семимильными шагами. Мы ж проводим их глазами и воскликнем --- благодать! Ну а так далеко --- ни за что, никогда, ни за что, никогда не пойдем. А не то, не дай бог, забредем не туда, и обратно пути не найдем! Ваше дело нас возглавить, наше дело вас восславить, И зачем тут что-то править, ставить на голову с ног? Раз уж вы теперь в зените, то творите, что хотите, Что хотите, говорите, но всему приходит срок. И когда, в конечном счете, вы окажетесь в болоте И в в итоге обретете лишь потемки, а не свет, И когда от планов громких образуются обломки, --- Разъяренные потомки вас растопчут, а нас нет! А мы так глубоко ни за что, никогда, ни за что, никогда не падем! Мы себя соблюдем при режиме любом, а потом, если что, ни при чем! 1984 ПЕСНЯ ВНУТРЕННЕЙ СЛУЖБЫ ОХРАНЫ День за днем терпеть мытарства --- Это жребий наш таков, Охраняем государство Мы от внутренних врагов. А врагов-то год от года Больше, только поспевай. Значит, нам одна забота --- Взял лопату и копай. Через стены, под заборы --- Роем, роем там и тут. Рудокопы и шахтеры К нам в подметки не идут. Год от года все слышнее Вредный ветер из Европ. Значит, нам одна идея --- Чтоб под каждого подкоп. Дел полно, а сил не густо, Истощается резерв. Наше трудное искусство Не обходится без жертв. Так что вы в толпе, в народе Насчет нас не скальтесь зря. Вы ж покамест на свободе --- Только нам благодаря. Годы мчатся, ноги носят, А настанут времена, И тогда потомки спросят: <<Кому вешать ордена?>> Спросят: <<Кто радел всех боле За судьбу родной земли?>> Мы покажем --- вот мозоли. Мы копали, мы спасли. А пока рукав засучим И полезем внутрь и вглубь. Все вскопаем, всех окучим, И отыщем, и отучим, И заснимем, и озвучим, И получим сдельный рупь. Три, четыре, дважды два, По рублю на каждого. 1984 * * * Земля изрыта корчей, судьба --- как плаха, Но ты, наш славный кормчий, не ведай страха. Отчизна в урагане трещит, как шхуна, Но светит нам в тумане твоя трибуна. Втолкуй же нам умело, метая искры, Что право наше дело и танки быстры. А чтобы все видали --- надень медали, А чтоб не дать промашки --- читай с бумажки. А мы хотим --- поверим, хотим --- похерим, Ведь мы --- низы народа, у нас --- свобода. Свобода --- наша птица, наш звонкий кочет, Зазря ее лишиться никто не хочет. А как тут белым флагом махнуть из танка, Когда за каждым шагом следит охранка!.. Мы все поймем и взвесим, и вновь полезем --- Хоть в танки, хоть под танки, назло охранке. Тебя мы не облаем, а станем слушать, Поскольку не желаем баланду кушать. И снова вслух поверим, в душе --- похерим, Давай мели, Емеля, твоя неделя... 1984 ПОДРАЖАНИЕ ГАЛИЧУ Мне-то, в общем, наплевать, мне без разницы --- Комитеты эти все с учрежденьями. Все сотрется наконец, все закрасится, Убежденья-то, они --- убежденьями! Вызывали и меня --- в эту самую... Поглядели мне в глаза очень тщательно. Разыграли мне комедь с мелодрамою. И растрогали меня окончательно. Мол, у нас к тебе вообще, и так далее, Не возникло, говорят, неприятия. Потому как ты всегда все задания Исполняешь для свово предприятия. По всем пунктам ты примерно стараешься, Никакого за тобой нарушения. Так что ты нам, лично сам, очень нравишься. Нам не нравится твое окружение. Ты ж связался с отщепенцами жуткими! Ты ж заходишь к ним попить чаю-кофию, А они тебе, небось, между шутками, Нехорошую суют философию! Мы за это все-про-все знаем-ведаем! Мы не требуем чего, скажем, лишнего. Мы ж --- советский КГБ, мы ж советуем. Мы ж болеем за тебя, горемычного! ...Два часа они вот так, сострадательно, Добивались, чтобы им в утешение Тоже высказался я отрицательно О своем таком-сяком окружении. Все пытали, дескать, как я повадился!.. Я бы, может, объяснил, дело прошлое, Да вот что-то разговор не заладился... Им бы гаркнуть на меня по-хорошему! Отвечай, мол, сукин сын, где был давеча?! И что делал там, изволь повиниться нам! Не слыхал ли там кого, скажем, Галича? Не читал ли, например, Солженицына?.. Я б им тут же: никак нет, все, мол, тихо, мол! А чуть что --- тотчас приду к вам отметиться. Ничего, мол, не читал, и не слыхивал, И обязуюсь не читать, если встретится!.. И понравился б я им еще более!.. Ну, а тут, когда к дверям я направился, То глядели на меня не с любовию. И, конечно, я им больше не нравился. ...Вот такая, корешки, бестолковица. Я пошел себе домой, а сам кумекаю: Это ж надо, значит, как --- беспокоятся! Неусыпной окружили опекою. Словно сетью обтянули невидимой, окружили, а в таком положении Поневоле закричишь: извините, мол! Но мне не нравится мое о к р у ж е н и е! 1984