ПЕСЕНКА КАЗНЕННОГО ПАЖА Итак, пропел небесный шансонье, Итак, решили каверзные боги: Три брата было нас в одной семье, И каждый шел по собственной дороге. Один мой брат решил стать моряком И бороздить земные параллели. Другой увлекся карточным столом. А я в любви признался королеве. И в мрамор запечатались шаги, Согласье глаз вещало о свиданье. И королю несли мои враги, Что я --- соперник, стоящий вниманья. Один мой брат уехал в Доминик, Другой за вечер выиграл полмильона, А я пока печально знаменит Как паж, имевший виды на корону. Летели годы, вихрями дрожа, Служа Ее Величеству рукою, Я был доволен должностью пажа И вход имел в заветные покои. Один мой брат открыл архипелаг И имя дал свое местам открытым. Другому банк доставил много благ. А я прослыл придворным фаворитом. Да что с того, что не был я богат, Я с королевой счастье знал иное. И был король бессовестно рогат, И нож точил --- расправиться со мною. Один мой брат в жестокий шторм попал И обречен в пучине куролесить. Другой себя безбожно проиграл. Ну а меня король велел повесить. Да видит бог, я братьев не предал, Я воплотил их сил соединенье: Я, как моряк, собою рисковал И, как игрок, молился на везенье. Я тоже мог прославиться в другом, Я тоже мог без зависти и гнева Стать мореходом или игроком. Но я, увы, влюбился в королеву... 1980 ВОСПОМИНАНИЯ В СОБОРЕ ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ На лодке через Ниагарский водопад Один безумец может только перебраться, Но неспроста меня влечет в кромешный ад, Туда, где даже след не может отыскаться. Как талисман, со мною вечно медальон, Но под техасским ливнем вымок я до нитки, Проник я в древний заколдованный каньон, И попинал ногами золотые слитки. Когда на остров Пасхи я завез фокстрот, Об этом на материке ходили сказки. Меня в Чикаго ждали все, а я в Детройт Позавчера вернулся поездом с Аляски. На два часа всего гостиницу заняв, Я улетел, а мне вдогонку телеграммы: Никто не знал, что медальон поцеловав, Я заглянул в собор Парижской Божьей мамы. А в медальоне том овальное кольцо, Портретом женщины старинная камея, И благородное, прекрасное лицо, Рука со свечкою и царственная шея. Один лишь раз померкло пламя на челе, Когда по Кубе я шатался, пламенея, И как-то вдруг увидел ночью на скале Благообразное лицо Хэмингуэя. Но только та, чей образ свято я хранил, Когда меня по Эфиопии мотало, Меня не раз уж и не два похоронив, Она не очень чтобы очень тосковала, А я остался жив, и был один, как перст, Свое ружье оставил в Гамбургском ломбарде, Родным мне существом на двести миль окрест Был верный черный пес по кличке Гарибальди. Мне передали, что искали днем с огнем Меня четыре экспедиции два года, А мне как раз тогда пришлось побыть вождем У одного провинциального народа, С большим гаремом я забыл про медальон, Меня туземцы на своих таскали спинах, И в честь меня был целый город наречен Совсем как восемь лет назад на Филиппинах. Восславлю землю, где найдет покой мой прах, И открывателя предвижу капитана, Что мчась по морю на истлевших парусах, Узреет берег тот с восторгом Магеллана, И открывателю бог весть в году каком, Туземцы, гордые легендами своими, Покажут холм могильный, череп под крестом, И помянут мое прославленное имя... 1980 * * * Простите непрощенного за старые грехи, Простите утомленного за пошлые стихи, Простите опоздавшему, что он не поспешил, И сумасброду, знавшему, зачем он вас смешил. Простите плута дерзкого, он дерзок не от зла, Лгуна простите мерзкого, святая ложь была, Простите всем и всякому за неуменье жить, Не пожелайте зла тому, кому не петь, а выть. Не потушите малого, но верного тепла, Иначе вас, усталого, не обогреет мгла, Иначе в исступлении у Бога как-то раз Попросите прощения, а он его не даст, а он его не даст... РАЗГОВОР ШЕПОТОМ I Я снова к вам пришел, Чтоб ваш услышать плач, И снял зеленый плащ, И сел за круглый стол, И беды превозмог, Тосклив и отречен, И начал ни о чем Печальный монолог. Боитесь ли меня? Хотите ль не страдать? Не надо только лгать, И зажигать огня. Во тьме я смел и глуп, Мне легче говорить, Мне легче с вами быть, Не видя ваших губ, И очарованный, Во тьме таю я боль, Поскольку я король Некоронованный. Но это пустяки, А здесь у вас в дому, Не знаю, почему, Заботы далеки. Мильоны и гроши, Прошедшее грядет, И то ли Новый Год, А может, миражи, Нездешний облик ваш Для вас я создаю, Для вас я воспою Скрипящий экипаж, Чудные фонари, Безудержную темь, И опоздавших три, И подоспевших семь, Я в тьму гудящую Хочу цветы бросать, Я мир хочу объять, И вас, молчащую, Вы видите как свет, На окнах, чародей, И Вы видите людей Знакомых нам и нет. Они красивый сказ Пропели в тишине, Пожестче обо мне, Поласковей о вас И отдали струне Озноб изящных фраз, Чуть тише обо мне, Помедленней о вас. А мы в дому своем Стихи свои совьем, Погромче об одном, Потише о другом. Не сносят головы Желавшие огня, Но сказочник, увы, Неважный из меня, Я не могу потерь Найти и принести, И должен я уйти, Да позабыл где дверь... II Но кто же вы такой, О собеседник мой, Какой своей тоской Вы свергли мой покой, Внесли вы сны мои, Держа их на весу, В двенадцатом часу В чудесном забытьи. Не то что бы зима, Не то что бы скорблю, Не то что бы люблю, Но мир сошел с ума, А вы недобрый час Не бойтесь повторить, Не бойтесь говорить, Я слушаю не вас. Не вы страшны сейчас, А помысел страшен, И мне нехорошо, Хоть я боюсь не вас Наверно, подарю Себя хмельным словам, Но только я не вам Все это говорю. И я совсем не та, И вы совсем не тот, И даже темнота Нас нынче не спасет, И трудно сохранить Вернувшийся настрой. Но, собеседник мой, Не надо уходить. 1980 НОВИЗНА Мне приклеили на двери надпись на листке, Что теперь уж не поверят злой моей руке. И прислали мне в подарок в этот Новый год Желтой свечечки огарок --- скорбный эпизод. У меня приемник новый, <<Маде ин Ирак>>. У меня сосед толковый, выпить не дурак. В жизнь мою цветы природы вносит новизна: У меня уже полгода новая жена. Будни дарят мне презенты строчками молвы. Их я знаю из газеты <<Новости Москвы>>. Мой приятель вдохновенный вскорости зайдет, И расскажет, несомненно, новый анекдот. Даже в мыслях пустяковых, даже в дебрях сна Миражи сюжетов новых строит новизна: Вот, к примеру, в эту среду был я сыт и пьян --- Снилось мне, что я уеду в Новый Орлеан. Будто я к дорогам мира близок и везуч, Только двери у квартиры заперты на ключ. И раскрыл я створки окон, и из душных дыр Поглядел незрячим оком в старый новый мир. Ну а в этом новом мире --- старые дела. Рукоятка на рапире матово-бела. Держат эту рукоятку боги суеты И разбиты ею всмятку новые мечты. И летает где-то близко тень вины моей, Будто бурею записка сорвана с дверей. Навсегда грозит бедою надпись на листке. Что ж, я новый дом построю. Снова на песке... 1980 СЛЕЗНЫЙ ЗВОН Колокольный звон, колокольный звон Ой, да со всех сторон по Руси стоит Колокольный звон --- то набат гудит, То ведут меня на плаху сквозь толпу многоликую Оборвать тяжелым взмахом --- эх! --- судьбу невеликую. За исконное бунтарство покарать будет здорово, И пришло меня полцарства провожать, непокорного. Пляшет колокол, плачет колокол, Ой, да раной колотой ноет музыка, Тянут волоком меня, узника, И заныли по-над миром бубенцы погребальные, И проникли во все дыры и концы слезы дальние. Над столицею раздался долгий плач над престольною, И рубахой утирался сам палач --- подневольный он. Ну, казни меня, ой, руби меня, Да ты губи меня, правосудие, Отпевай меня, многолюдие... Принимаю злую меру не зазря, человечество, Погибаю не за веру и царя, а за отечество. Только вы готовьте сразу и себе благодетеля, Молодого Стеньку Разина в толпе не заметили. Колокольный звон, колокольный звон --- Ой, да малахольный стон, поминальный плач, И со всех сторон проклинанье плах. И церковный плач посмертный возгласил мне отходную, Мне дорогу говор медный устелил в преисподнюю, Благодарствуя стерне мои дела прославляются, Всей Россией обо мне колокола надрываются... Колокольный звон... ОТРЫВОК ИЗ ЗАБЫТОГО МАРША Когда бы песни сочинять Позора не стыдясь и вздора, Когда бы мысли зачехлять В брезент привычного мажора, Звенел бы триумфальный хор, И был бы голос не прокурен, Но я настроен на минор, И бардам брат, и черту шурин. Давайте выпьем за приезд, За слезы встреч и нас, воскресших, Чтоб путь лежал до старых мест Скелетами мостов сгоревших. Давайте выпьем за приезд! Один из нас родился вдруг И сорок лет был верен дару, Но вихрем вырвало из рук Незачехленную гитару, Как будто воина рука Не удержала алебарду, А нам запомнилась строка: <<Не называйте его бардом!>> Давайте выпьем за приезд, Чтоб в день, когда за жизнь цепляться Лихому сердцу надоест, Успела б скорая домчаться. Давайте выпьем за приезд! Ну а пока не слышен он, Над ним земля в цветах застыла. И зачехлен магнитофон У паренька перед могилой. А я, согнувшись, как в метель, От песни бардовской прямею. Я прирожденный менестрель, Вот только траур не умею. Давайте выпьем за приезд, Чтоб, обалдевшим от сливянки, Вам не нести, как тяжкий крест, В моем гробу свои останки. Давайте выпьем за приезд! Когда ж в один лихой момент Я окажусь приговоренным, Мой зачехленный инструмент, Быть может, станет застекленным. И будет стен не сосчитать, Где фотографией прилип я, И вам другого барда ждать, Ну а пока, давайте выпьем. Давайте выпьем за приезд, За нас, встречаемых родными, Не выдаст бог, свинья не съест, И мы воротимся живыми. Давайте выпьем за приезд! 1980 КАРНАВАЛЬНАЯ БАЛЛАДА Ты помнишь, как веселый страж Нам отворил ворота, И засмеялся юный паж В костюме звездочета? И как склонились до земли Придворные фигуры! И весть о том, что мы пришли, Пропели трубадуры. И подоспел заветный час, Когда мечта сбывалась, Когда для нас, когда для нас, Когда для нас, когда для нас, Веселье начиналось. И чтоб исполнить наш каприз, Легко и неустанно Следил за нами юный принц В костюме д'Артаньяна. И сам король перед тобой, Должно, немного спятил И пред твоею красотой Величие утратил. И все для нашей полутьмы, И все для нашей сказки, Но, может, были там не мы, Ах, может, были там не мы, А только наши маски. Для наших масок был тот бал, Не в нас любовь рождалась, Не я с тобою танцевал, Не ты мне улыбалась. Не мы певцам кричали: <<Бис!>> У старого фонтана, Не нам подмигивал маркиз В костюме Дон Жуана. Потом любители проказ Сирень пообломали, Но не для нас, но не для нас, Ах не для нас, ах не для нас Цветы благоухали. Но помнишь, как мы в экипаж Садились неохотно, И прослезился юный паж В костюме Дон Кихота. И вот уже вечерний час, И бьют часы двенадцать. Но, может, это не для нас, И рано возвращаться? Но нет, теперь тот бал не наш, И нам не ждать участья, И пусть другим веселый страж, И пусть другим веселый страж Откроет двери счастья. 1980 * * * Всемирно страсти выкипали, И род людской, как рой, бурлил. Кумиры к тронам подступали, И я по жизни проходил. Не погрязая в море сплетен, Труда не зная и стыда, Я шел, ленив и не суетен, Но импозантен, как всегда. Плескал по ходу элегантно Стихов крепленое вино. Шептали вслед: <<Да, он талантлив>>. А мне-то было все равно. Я шел, не взвидя прозябаний, Возвысясь над людской молвой, Без маяты, без колебаний Все оставляя за собой. Земля устала от экстаза, А я бросал, не вняв мольбе, Таланта крупные алмазы Под ноги млеющей толпе. Блаженства редкие моменты Хватали люди, как в кино. Летели вслед аплодисменты, Но мне-то было все равно. И я не слушал слов хвалебных, И не горел горел огнем благим, Не знал любовных мук целебных И видел девственных богинь. Лишь на секунду взор мой ясный Остановился на одной, На той, божественно прекрасной, С которой счастлив был другой. Она вослед мне обернулась С тоской и, как заведено, Уже к другому не вернулась, А мне-то было все равно. И я топтал, что под ногою, И не глядел, что в небесах. Лишь нервно вздрагивал губою Уже в седеющих усах. И был я болен и недужен, И вот к порогу к моему Смерть приплелась, я отдал душу, Но отдал Богу, не дерьму. И прогремело по европам: <<Еще один упал на дно!>> И вся Земля пошла за гробом, Но мне-то было все равно. 1980 ПОСЛЕДНЕЕ ПОСВЯЩЕНИЕ Ах, куда девалась нежность И небрежная прилежность Соблюдения родства? Стерся след руки печальной, Словно цепи обручальной Заржавели кружева. Ты осталась одинока Не для будущего срока, Ибо где он, этот срок? Кто теперь тебе поверит, Если он стучался в двери, Да не пущен за порог? Если разочарованье Хлопотливей, чем желанье, То не всякому оно Объяснит легко и слезно, Что творить, когда уж поздно И не нами решено. Кто теперь тебе поверит, Если он стучался в двери, И обветрились уста? Объясни теперь кому-то, Что в ту ночь святое утро Отдалила темнота. Но куда же ты смотрела, Когда солнышко горело Прометеевым огнем? Убедишь теперь кого ты, Что не видела его ты, Как он шел слепым дождем? Было ль разочарованье? И к чему теперь старанье За душой искать тоску? Что осталось? Многоточье, Фотография, две строчки, И бутылка коньяку. 1980 ДВЕ МОРСКИЕ ПЕСЕНКИ 1 Если спустилась ночь, И парусам невмочь С ветром играть до утра, Пусть задрожит рука, Только за борт пока Прыгать еще не пора; Пусть далеко маяк, Если на мачте флаг, То в ожидании благ Мудрый бывалый моряк Даст капитану добрый знак: <<Друг мой, не будь рассеян, Смело держи на север, Лаврами будь усеян, Если на мачте флаг!>> Но налетит беда, Севера царство льда, Вьюга, и холод, и снег, И кораблю тонуть Легче, чем выбрать путь --- Знает любой человек. Вот уж нельзя дышать, Чтобы штурвал сдержать, Чтобы отважиться вспять, Но мореходу под стать, Как заклининье, прошептать: <<Даже дрожа с испугу, Друг мой, держите к югу, Что нам бояться вьюгу, Если на мачте флаг!>> Ладно, а если вдруг Нас поджидает юг Сетью таможников злых, Нужен команде ум, Чтоб контрабанду --- в трюм И разместить часовых; Только кругом изъян, Боцман напился пьян, И над водою --- туман, Кем-то совет будет дан, Чтобы не угодить в капкан: <<Мой капитан, вам рапорт: Надо держать на запад, Нет нам резона драпать, Если на мачте флаг!>> Что же бормочет тот, Что на бревне плывет? Видно один уцелел, Видно лихой моряк, Коль захватить и флаг Тоже с собою успел. Не по его вине: Он по морской волне Тихо скользит на бревне, Но наяву и во сне Он напевает в тишине: <<Море не так жестоко, Если держать к востоку, Счастье не так далеко, Если на мачте флаг!.. Если на мачте флаг!>> 2 Заветный остров, путь далек Нас ждет, держите на восток. Обетованная замля, Там клад для нас и бога для, А может, там нам всем петля? Ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля! Уже близка хмельная цель, Ах, шкот вам в глотку, где брамсель? Не доводите до греха (Акулам ваши потроха!) Ну, право, что за чепуха? Ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха! Наш шкипер лютый и лихой: Он выбил зуб мне золотой; Там, где сияла красота, Теперь зияет пустота. Зачем нам эта суета? Тра-та-та-та, тра-та-та-та! Наш старый кок от пули сдох, Наш юнга слег и очень плох, Я получил кровавый шрам, И что нас ожидает там? А вдруг придет конец и нам? Парам-парам парарарам! На горизонте остров тот, Что в нас живет уж целый год, Пустила вдруг судьба-крупье, У цели мы, мадам, месье! Возьмем по кружке на колье, О-ей-е-е, е-е, е-е! Мы помолимся ветерку, Возьмем лопату и кирку, Бочонок рома, и тогда Нам не страшна уже беда, Не будет пухом нам вода! Подабуда-подабуда! Наполним золотом мешки И отречемся от тоски, И заживем иной судьбой, Пренебрегая суетой, И пусть вино течет рекой! Ой-ой-ой-ой, ой-ой-ой-ой! Я брошу старую корму, Свою плавучую тюрьму, Куплю я ранчо и стада, Я буду счастлив, господа! Навеки счастлив, господа! Подабуда-подабуда! 1980 СМЕРТЬ ДОН ЖУАНА О, напишите что-нибудь о Дон Жуане, О том, как он окончил путь по жуткой пьяни, Как умирал он во цепях хмельного плена, Как проступила на губах седая пена. Слеза скатилась по щеке в стакан с мартини, Бродяга плакал в уголке, в грехах повинен; Надрывно ветер завывал, судьбу просящий, Старик недвижимо лежал, еще дышащий. И тихий свет над ним поник, бедой означен, И был его безмолвный лик почти прозрачен, И разум сковывал язык бесслезным плачем, Почти прозрачен был старик, почти прозрачен. Но вдруг в неправедном гробу дыханье взвилось, И вена, взбухшая на лбу, сильней забилась, И распахнулись вдруг глаза у Дон Жуана, А в них беспомощно слеза светилась пьяно. И два зрачка, как жизни след, с мольбою детской Вонзились в женский силуэт за занавеской, И Дон Жуан явился вновь в последнем пульсе, В последний раз взыграла кровь рывком конвульсий. Он засмеялся, силу скул собрав по крохам, И запах женщины вдохнул последним вдохом, И было трепетно смотреть, как зло плетется, И было просто умереть, когда придется. О, напишите кто-нибудь о Дон Жуане, Как было холодно вздохнуть по жуткой пьяни, Как было мертво в кабаке недобрым знаком, И лишь тихонько в уголке бродяга плакал. 1980 * * * Какой тайфун произойдет Налево к горизонту? Какой случайный вертолет На наши головы падет? Какой безумный занесет Меня на Амазонку? В меня вселился новый бес, И брошен я на угли, Я улетаю в край чудес, Я улетаю в джунгли. Я не ищу благой тропы И вящего кумира, И кто-то создан для борьбы, И в двери счастья бьются лбы, А что мне надо от судьбы, Объехавши полмира? Меня не манит Венский лес, Лос-Анджелес и Бруклин, Я улетаю в край чудес, Я улетаю в джунгли. Да, нам невежество дано, Но лучше жить, не зная, Что в мире есть земное дно, Где зелено и пьют вино, И продается полотно Из перьев попугая. Куплю и я холста отрез На кимоно для Джулии, Я улетаю в край чудес, Я улетаю в джунгли. И мало сил, и подвиг мним, Сюжет ненастоящий, Но воспрещу врагам своим Вдыхать злорадства сладкий дым, Когда я выползу живым Из Амазонской чащи. Голодным ангелом с небес, Лихим венцом округлен, Я улетаю в край чудес, Я улетаю в джунгли. 1980 * * * Ну вот опять, меня не понимают, Сбивая на пути столбы локтями, Слегка внимают, душ не вынимая И все слова я расшвырял горстями. Гостями у меня сидят, костями Потряхивают, подавившись смехом, Перетирают глотку челюстями, И не дают заштопаться прорехам. Один взирает вдаль, другой зевает, А третий --- скептик, что ему поэты! Он зло и терпеливо заливает Свинцом мое непонятое это, это, это... Простите их, в конце концов поймите, Они ведь тоже любят сожаленье, И маленькую ложь, друзья, наймите, Она вам отшаманит исцеленье. Я весел, и настрой мой не хромает, Так кажется все крепко и солидно, И вот опять меня не понимают, Но все уже не так, и не обидно. И снова я один, и снова дома, Размерен шаг, умерен и уверен, Коньяк допит, расшторены проемы, Блокнот исписан, брошен и потерян.... 1980 * * * Я фланирую над миром, от квартиры до квартиры, Собираю сувениры и приятности ловлю, Я не слишком необычен, я тактичен и приличен, Но настрой мой экзотичен, я экзотику люблю. Жизнь моя сплошной наркотик, привередливым слыву, Потому что я экзотик, я романтикой живу. И мотаюсь, цел покуда, не чета снобам-занудам, Прилечу из неоткуда, прилетаю в никуда, Сочиняю дали, страны: там моря, там океаны, Там богатство чистоганом и безделью нет следа. Там экзальтированны речи, и котируются там Эх, экзотические плечи декольтированных дам! Сколько раз остергали от загадок дальней дали, Сколько раз увещевали други светлыя моя, Был один дружок флегматик, был фанатик-математик, Даже, помню, маразматик, но экзотик --- только я! И сказал я им: <<Животик сами можете беречь, Я уеду, я экзотик, мне неважно где прилечь. Что у вас, балкон с цветами? Дядя с грыжей? Суп с грибами? Шурин с грязными носками? Бог вас милуй и суди! У меня же континенты, я плевал на все моменты, Хоть горят люминесценты не по всей длине пути!>> Подарил я милой зонтик и признался без стыда: <<Ты скучна мне, я экзотик!>> --- и уехал в никуда. Но настолько мир обычен, к самому себе привычен, Что чрезмерно экзотичен получаюсь я везде, Даже там где открывали, выпивали, зарывали, В ближней близи, дальней дали, на земле и на воде. И когда случайный дротик просверлил во мне дыру, Понял я, что раз экзотик, личной смертью не помру. Слишком прет мой облик вздорный против касты непроворной, А за это местью черной платят сто веков подряд, Тут я понял, что попался, и не то, чтоб испугался, Просто быстренько собрался, и решил бежать назад. Я вернулся, я отбывший, передрягам нынче ша! Я теперь экзотик бывший, принимайте, кореша! Только вдруг надежды сплыли, понял я, друзья забыли, И любовь мою стащили, видно, замуж в тот же год, И с унынием подростка я стою на перекрестке, И летит моя прическа в вихревой ветроворот. Что мне делать? Строить ботик, и обратно в никуда? Ну что ж я уеду, я экзотик, но теперь уж навсегда! 1980 СНЫ Мне снится стол обеденный, На скатерти зола, Все выпито и съедено, И женщина ушла, И друг сидит --- коньяк-душа, Покинувший Париж. (Он заглянул, чтоб, не спеша, Сыграть со мною в бридж). И карты, пеплом мечены, Слетают со стола, Я думаю о женщине, Которая ушла. А утром вновь осознаю, Что друг давно в раю, Что сам прогнал я женщину свою. Из жизни вырванный кусок Тоской заполнил рот, За ворот сыплется песок, И заворот кишок. Опять меня схватила тьма, Объяла кутерьма, Беды дурман, зимы чума, И я сошел с ума? Я бьюсь в молчащие врата, К печали пригвожден. И, как укор немого рта, Молчащий телефон. Мой голос беден, ум мой стар, И в комнате пожар, Но это всего-навсего кошмар. Политика искания Приобрела резон. Я в неком даровании Никем не превзойден. И что во мне нашел народ, Сам черт не разберт --- Я приглашен на Новый год На десять лет вперед. Снобы полны внимания, Приходят налегке, О неком даровнии Узнать: <<Что це таке?>> Мечты понизились в цене, И я ищу во сне, Кто искренне обрадуется мне. Когда-то мне подметки жгло, Везло от слова <<зло>>. Я думал: счастие пришло, А вышло --- барахло. Сияли звездные верха --- Свидетели греха, --- Созвездье ржи, созвездье мха, Созвездье лопуха. Но боль моя дарована Другому за пятак, А мною зацеловано Не то, не там, не так. Ах, мне проснуться бы в аду С греховностью в ладу, Но я встаю и завтракать иду. 1980 МЕЛАНХОЛИЧЕСКИЙ РОМАНС Я прошелся по террасе, Перебрал в кармане мелочь, Переставил настроенье Из весны во внутрь ума, И надеждами окрасил Новизны проект несмелый, Словно глазу очищенье От усталости бельма. И взялись меня морочить Запах крови, дым и слякоть Чуть прозрачных тротуаров, Словно голос мой былой. Начинает кровоточить, Порывается заплакать Из дымящих мемуаров Что ношу я под полой. Но в невиданной манере Рисовал сподвижник марта, И прозрачнели без меры Фонари в своем свету, И распахнутые двери Телефонных автоматов, Как прозрачные вольеры Обнимали пустоту. И прозрачная природа Капли бросила, как пули, Все, что было неудачно, Смыли слезы, чуть звеня. И меня вдруг мимоходом, Ненароком окунули, И я тоже стал прозрачным, И глядели сквозь меня. И цвета вдруг поменялись. Мир --- как радужные стекла. И дальтоник шевелюрой Нервно вздрагивал в тоске: Сквозь туман все было алым, Сквозь дома все было блеклым, Сквозь меня все было бурым, Точно рана на виске. ХРАМ СВЯТОГО ВЛАДИМИРА То ли ведьмы наворожили, то ли дьявол постарался, Только ангел новорожденный с золотым венцом расстался. Не по-доброму отмеченный, детство прожил он, скуля, Не крещеный и не венчаный, и глаза из хрусталя. Ля-ля-ля-ля, никем не венчанный, и глаза из хрусталя. И решил тот ангел смолоду, в нищете мужая гольной, Отыскать немного золота и венчаться самовольно. Только злато --- штука скверная, и тропа во тьме глуха, Он найдет его, наверное, но будет жизнь ему лиха. Ха-ха-ха-ха, найдет, наверное, но будет жизнь ему лиха. Так и вышло: из-под Киева он пошел монастырями, Я потом видал следы его, где подошвы он дырявил, Понял он, что злато ценится не в кладовых короля, Но куда он, милый, денется, раз ему узка петля. Ля-ля-ля-ля, куда он денется, раз ему узка петля. Не стараются старатели, костенеют истуканы, Обмывают обыватели день граненого стакана, Выполняют люди минимум, не чураются греха, И за крестик алюминиевый не положат потроха. Ха-ха-ха-ха, за алюминиевый не положат потроха. Он вином планиду скрашивал, но родил в себе тоску лишь, И никто его не спрашивал: <<Что-й ты, кореш, много куришь>>, Уши серьгами проколоты, хироманты смерть сулят, Белый ангел бредит золотом, сам в себя тоску вселя. Ля-ля-ля-ля, он бредит бредит золотом, сам в себя тоску вселя. Были слухи, что на скудный быт он навел свою сноровку, А потом его как будто бы посадили за фарцовку. Перья, колотые иглами, пали наземь, как труха, Раздавили мотоциклами, словно крылья петуха. Ха-ха-ха-ха, мотоциклами, словно крылья петуха. А потом я долго спрашивал у старух в ночных поселках, Где следы святого нашего им оставлены надолго. Обгорела, где он шел, трава и осыпалась земля, И листву металла желтого обронили тополя. Ля-ля-ля-ля, металла желтого обронили тополя. А казалось, был поэтом он, попрошайствами лукавил, Золотыми бы монетами --- да платили медяками За скачки аккордеонные, за кричалочки стиха, Позолотой опаленные два регистра и меха. Ха-ха-ха-ха, опаленные два регистра и меха. Ангел, что тебе за разница, по законам милосердия Золотым венцом украситься можно только после смерти. Небеса тебя не встретили и чужда тебе земля, Умирал ты без свидетелей, не скопивши ни рубля. Ля-ля-ля-ля, ты без свидетелей, не скопивши ни рубля. Упокой, господь, мечты твои, но сквозь черную судьбину Золотится то, что ты творил, в мире том, что ты покинул. В мире том темно и холодно, мертвы слухи о волхвах, Но покрыты чистым золотом образа в твоих церквах. Ха-ха-ха-ха, чистейшим золотом образа в твоих церквах. 1980 ПРОПАСТЬ Мир состоит, как из частей, из пропастей. Мир ненасытен, как Кащей и ждет смертей. Несет он тьмы очередей все под уклон И под ногами у людей трещит бетон. Как оголенный автотрек, где, взяв разбег, Автомобиль, как человек, ногами вверх. Не вышло сальто, он убит, блестящ и юн, И вверх колесами летит в ряды трибун. И люди жмутся на верха, боясь греха, Из стекол сыплются труха и потроха, А он улыбкой воссиял, от крови ал, Как будто рад, что в пропасть пал, что проиграл. Не просто тяга к нервным снам, не просто стресс, Не правит мозгом наркоман, им правит бес, Так лучше сжечь себя посметь, чем льдом постыть, И лучше медленная смерть, чем долгий стыд. Так будь ты мальчик или ас --- кидайся с трасс, В последний раз в последний час ответив <<пас>>, И, если сам себя не спас, о человек, Записан кровью твой рассказ на автотрек. А если смерть отдалена, --- не укротишь, А если слаб --- так и до дна не долетишь, Но, коли помыслы чисты, сожги мосты, И харакири высоты заслужишь ты. Узнаешь, правда ль так высок тот небоскреб, Когда крупинками песок вопьется в лоб, И мысль ударится в висок, как будто стон: Откуда взялся здесь песок, ведь здесь бетон? Клейми наркотики, но гладь не нам под стать, Не поспешить, не опоздать, не обладать, Так падай, падай вверх лицом, душою вниз, Быть может, миг перед концом длинней, чем жизнь. * * * Баритоном ржавым кто-то за окном Песню Окуджавы стонет шепотком. Серое, больное утро на ветвях. Что со мной такое? Как-то все не так. Не легко, не трудно, не тоска, не дрожь. Не смешно, не чудно, не алтын, не грош. Помню, как натужно колокол пробил, И чего-то нужно, а чего забыл. Словно встал с похмелья, сломан и разбит, Кончилось веселье, а в висках стучит. И рассудок темный сохранил не то, Что грозит --- не помню, и забыл --- за что. Ссора или драка? Казнь или тюрьма? Все покрыто мраком смутного ума. С кем вчера ругался и кого любил? Помню, в чем-то клялся, а кому --- забыл. Мокрым полотенцем стерта грязь следов, Может, как младенцу, жить начать с азов? Пасть волне на милость, уронив весло, Лишь бы позабылось, только б не всплыло. Но в оконной раме вид всегда один, Треплется вихрами, вихрями витрин. Притчами причалов, перьями перин, Начал жить сначала, а зачем --- забыл. * * * Ах, почему, господа, не родился я тогда, В те года, в те, когда на земле в пещерный век Процветал и гулял первобытный человек. Там был бы я, как герой, ах друзья, Жил в пещере под скалой, схоронясь от зверья, И была бы там со мной под звездой золотой Неандерталочка моя. Ребята, там мамонты гуляют, там ящеры летают, Там троглодиты воют, лают, и нет моей жены. Там дышится просторно, там спится без снотворных, Там звезды в небе черном светят с вышины. Ах, почему, господа, не родился я тогда, В те года, в те, когда открывались берега, В те века корабли смело шли на край земли; Там был бы я --- капитан Магеллан, Я б о скалы разбивал капитал бытия, И была бы там со мной под звездой золотой Флибустьерочка моя. Ребята, там караваны, шлюпки, там капитаны, трубки, рубки, Там рестораны, кубки, юбки, и главное --- там нет моей жены. Там дышится просторно, там спится без снотворных, Там звезды в небе черном светят с вышины. Ах, почему, господа, не родился я тогда, В те года, в те, когда ветром сдуло города Посреди тишины, после ядерной войны. Там был бы я --- господин, и один По просторам бы ходил, пустоту бороздил, А со мною никого, никого, никого, Но это тоже ничего! Ребята, там тихие долины, там улицы пустынны, Там голые руины, но главное --- там нет моей жены. Там дышится просторно, там спится без снотворных, Там звезды в небе черном светят с вышины. 1980 АЛЛЕГОРИЯ Мы разбились об утес, Нас качало по волнам, Запах вымокших волос Дымом счастья мнился нам. А ушедший ураган Бредь бессвязную шептал, По опутанным ногам Влагой счастья щекотал. И ребристый пух волны Мгла смягчала, как могла, И дорожка от луны, Как любовница, легла. Хлад подводный покрывал Поцелуями ее, Словно тихо напевал Нам веселое вранье. И коричневой водой Смыло краски с наших лиц, Словно смазало золой Песню счастья со страниц. Мы катились под откос, Не поверив маякам, И разбились об утес, И качались по волнам. * * * Молился я, бредя по стерне пустынной. Я к собственному мужеству шел с повинной. Я нес, взвалив на плечи, грехов палитру И больше ничего, и шептал молитву О том, о чем бы каждый молиться смог. О гордости ума, доброте сердечной, О радости, пусть ложной, но только вечной Просил в своей молитве я чуть слышно, А небо было холодно и недвижно, И мой нетвердый голос звенел и креп. Но вот мою молитву услышал ветер И тихим завыванием ей ответил, И где-то шевельнулись лесные кроны, И эхом вдруг откликнулись гор короны, И нехотя прислушались небеса. Земля заволновалась ложбинкой каждой, Пески затрепетали, томясь от жажды, Моря зарокотали, боясь взбурлиться, И вот уж целый хор из зверья и птицы Наивную молитву за мной читал. Я шел, молясь и зная, что все напрасно, Что мне и снисхожденья-то просить опасно, Поскольку я, Иуда, не верил в Бога, Но пела подо мною моя дорога, И такт ей отбивали мои шаги. Но вот моей молитве и боги вняли И тоже взволновались и шум подняли, И двери распахнули в свой парламент, И даже развернули чудной орнамент Мудреных гороскопов людских судеб. И смысл бытия мне слегка открылся, И понял я, что многого не добился, И понял я, что путь мой тернист и труден, Но как моей молитве не вняли люди, Я этого осмыслить никак не мог. Но продолжал брести сквозь года и горы, Дыханием в пути надрывая горло, Вдыхал я воздух огненных суховеев, А холод все сгущался, мечты развея, Я чувствовал, что голос мой слаб и стынет, Но продолжал молиться среди пустыни, И ветры иссушали мою гортань. 1980 Цикл грустных песен под названием <<ДОРОЖНЫЙ КАЛЕНДАРЬ ИЛИ МОНОЛОГИ СТРАНСТВУЮЩЕГО РЫЦАРЯ>> Занавес закрыт. Лунные блики. Звучит песня. ЯНВАРЬ Ох, уж эта вечная тревога, Ох, уж эта зимняя дорога, Ох, уж эта долгая морока, Ох, зазимовал, заночевал Сгорбленных рябин мемориал. Что же вы, рябины, потускнели? Что же вы нахохлились, осели? Ягоды на вас не довисели, Их сожгла в начале января Новая заря календаря. Ох, уж этот ветер новогодний! Ох, уж этот вихрь непогодный! Ох, уж этот шорох подколодный! Долго я в ночи искал судьбу, В ожиданьи дня изгрыз губу. А потом снега замельтешили, Замели следы, запорошили, И тревогу чуть не задушили, Только шепот высохших берез В душу мне занес туберкулез. И на целый год замерзла глотка. И осела в легких, как чахотка, Времени неспешная походка, Скрип его заснеженных пружин, Хохот января и плач рябин. Ах, не продолжайте, перестаньте, Не продолжайте, перестаньте, Не гоните душу в арестанты, Слышите, как голос зазвенел? Он от ваших слез заледенел. Ох, уж эта зимняя дорога... Ох, уж эта долгая морока... Открывается занавес. На сцене появляется странствующий рыцарь в дорожных доспехах. % лее по ходу действия его одежда меняется по воле фантазии зрителя. * * * Я пломбы сорвал с сундуков и с чуланов, Я крышки и двери открыл, распахнул И выгрузил на пол скопление планов, И все хорошенечко перетряхнул. Все вспомнил. Задумался. Разбередился. И каждый кусочек в руках повертел, Над тем усмехнулся, над тем прослезился, Но брать их в дорогу не захотел. Зачем мне багаж помышлений убогих? Зачем мне вещей бременящая кладь? Я их все равно б растерял по дороге, А если я пуст, то чего мне терять.., Я все оставляю, я крылья расправил, Но знайте (коль встретит меня западня), Что я в этом доме свой облик оставил, Так пусть он вам станется вместо меня. Но только не стоит его домогаться, Тянуть его в икры, неверьем стегать. Ему восемнадцать, всего восемнадцать. Пусть он не умеет мосты поджигать. Пока не мешают жестокие строки, Пусты сундуки и чуланы чисты, Пока не влечет его к дальней дороге, Пусть он остается и строит мосты. ФЕВРАЛЬ Ах, оставьте вашу скуку! Я не верю в вашу муку. Дайте руку, дайте руку И забудьте про мораль. Повернитесь вы к окошку, Там ув\"идите дор\"ожку, Где ух\`одит понемн\"ожку Восемнадцатый февраль. Я скатился со ступенек, Был букет, остался веник. Нету денег, нету денег, И не будет, как ни жаль... Вы прекрасны, дорогая! Я восторженно моргаю, Но попутно прилагаю Восемнадцатый февраль. Восемнадцатая вьюга Вновь меня сшибает с круга. Восемнадцатой подругой Вы мне станете едва ль. Пусть меня не хороводит Ваша ласка в непогоде. Я бы рад бы, да уходит Восемнадцатый февраль. Вот такой --- не по злобе я, Просто стал еще слабее И прикинулся плебеем, Романтичный, как Версаль... А тонуть я буду в спирте, Дорогая, вы не спите? Я уйду, вы мне простите Восемнадцатый февраль. А зачем же нам тоска-то? А весна уже близка так. А достать бы нам муската И разлить его в хрусталь! Я все раны залатаю, Я растаю, пролетая, Я дарю вам, золотая, Восемнадцатый февраль. * * * И вновь то ли чудится мне то ли снится, Как ночь разбивая, летит колесница, К темнице моей экипаж подъезжает, И верные слуги меня похищают. Фамильным гербом прикрываюсь нетвердо, И смотрит с герба лошадиная морда, И глаз ее серый укор источает, Меня уличает, меня уличает. Простите, о лошади, я --- самозванец. Опять я забрался в чужую карету, Похитил у воина спящего ранец, Набил его златом и еду по свету. Чужая медаль серебрится на шее, И чья-то печаль холодит из-под маски, Чужие сюжеты я разумом грею, И с чьей-то палитры ворую я краски. И ловят меня. Не меня, а другого. А я ускользаю, а я улетаю, Но в списке повешанных вместо чужого Свое позабытое имя читаю. Украли меня, разменяли монету, Впихнули другую мне душу под ребра. И снова сажусь я в чужую карету, А мир к самозванцу не хочет быть добрым. МАРТ Разбивши в прах мечту свою, найти в пути добро, В пустом трактире херес пью и трачу серебро. За двести лет мне отдыхать пришлось не больше дня, И долго мне еще скакать, но я сменил коня, И ранним утром мартовским покину этот край. Вдыхая перегар тоски, скачи, мой конь, играй. Я персонаж Бред Гартовский, Good by, my friend, good by. Невесты и подруженьки мои --- весь белый свет. Испанки и француженки, замужние и нет. Я мимо них так быстро мчал, подковами звеня, Весь белый свет потом скучал, а я сменил коня. Мой облик в мелких трещинках, намеченных судьбой, И я неинтересен, как почти любой другой, С простой английской песенкой <>. Судьба моя актерская, придуманный гарем И шляпа бутафорская, и цвета пыли крем. Спина моя согбенная, большая пятерня. Сменить бы мне вселенную, а я сменил коня. И вновь несу в мечтаниях дурацких кинолент Фальшивый до отчаянья лихой дивертисмент, Сказавши на прощание: <>. И мне уже кричат порой: <<Какой же ты ковбой? Сними парик, лицо открой и будь самим собой>>. И мне охота маску снять, заветам изменя, И перестать в ничто скакать, но я сменил коня. Чтоб из-под маски сорванной не вылез невзначай Вполне цивилизованный обрюзгший разгильдяй, Пока ж мой конь подкованный, good by, my friend, good by. * * * Ну вот он мой путь: фонари, полустанки, Вагонная дрожь, телефонная ощупь, Копыт перестук, громыханье тачанки, Неведомый город, вокзальная площадь. Спокойные лица похожих прохожих, Капель за окошками сумрачных комнат... Несмятое ложе, мурашки по коже... Я был там. И что же? И нечего вспомнить. Вот, разве что, смуту зрачков очумелых И губ, помертвелых в греховной метели, Когда на подносе в руках неумелых, Дрожа, подстаканники тихо звенели. Ах, бросьте! Я был там. И что же? Все то же. Лишь изредка вздрогнет перо виновато, Лишь изредка схватит морозом по коже, И адрес остался, да нет адресата. АПРЕЛЬ Секунды сделали свое, за океан ушла метель, И в наше хмурое житье ворвался слякотью апрель. И неба клок, как белый флаг, подняли тучи кое-как. А в мире кошек и собак --- бардак. Вода, по стокам протрубя, неслась к решетчатой губе. А я опять нашел тебя и стал преследовать в толпе. И стал натужно догонять, вгрызаться в слой чужих пальто, Чужие лица разгребать в надежде вновь увидеть то, Твое, вне всякой шелухи, лицо, чистейшие штрихи, Которым дарят не духи --- стихи. И холод зимний уходил, болтался ветер, как рукав. А я тебя не находил, в плащах апрельских потеряв. И снова мчал меж серых стен, включался в общий марафон, Вплетал свой хрип в протяжный стон чужих дыхательных систем. Но все не мог разжать никак тебя похитивший кулак, И изнемог, и плакал, как дурак... На крышах бледный лед тончал, ползя по скатам и скрипя. Я столько раз тебя встречал и столько раз терял тебя! Скрывалась ты в тоннеле слов, в толпе условностей людских. А своды проходных дворов мне надоели, к черту их! И к черту вас, стражи молвы, немые бронзовые львы, Я не мостам служу, как вы... Увы! * * * Сквозь сон насчитал я двенадцать ударов. Пробили часы. Разумеется полночь. Остыл мой камин и погасла сигара, А где-то в ночи прокричали: <<На помощь!>> Я в кресле, укутавшись клечатым пледом, Дремлю неизменно, куря, улыбаясь. Звонит телефон. Я судачу с соседом. И все так на ощупь и не просыпаясь. Слипаются веки, отдавшись покою. Мечтой поступаюсь, купаюсь в недвижьи. Но те же колеса стучат подо мною! Хоть я их не слышу, хоть я их не вижу. Я клечатым пледом, как клечатым бредом, Укрылся, не внемлю слезам и расстройствам, Но сетчатым следом, решетчатым светом Приходит и будит меня беспокойство. И я просыпаюсь. Оставивши крело, Бреду, оступаясь в дождливую полночь, Поверив, что что-то сломалось, воскресло, И где-то в ночи прокричали: <<На помощь!>> МАЙ Ах, я, точно тополь, рос, и был неказист и прост, Склонялся от бурь и гроз, в ветрах шелестел. С годами листву менял, молился ночным теням, И ливень, омыв меня, на кроне моей блестел. И образы чистых дум сквозь мой многолистный шум, Впитались в ничей туман и в юных очей дурман. Мела за зимой зима, но все-таки два клейма Однажды в конце весны на ствол мой нанесены. Отметиной странных лет мне кажется первый след, Да там и следа-то нет, а просто рубец. Хотели срубить, но кто-то молвил: <<Пускай живет>>. Остался рубец, ну вот, а я на земле жилец. Но там еще слез следы, а это печать беды, Здесь кто-то рыдал во тьме, виском прислонясь ко мне. Ту боль на моей груди отмыть не могли дожди, И образы мрачных дум все чаще мне шли на ум. Я их точно в ночь листву, швырял одиночеству И долго морочил двух влюбленных людей. И двое людей ушли и что-то в себе сожгли, А ветер шумел в ночи, не трогал моих ветвей. Да я, точно тополь, рос, но отяжелел от роз, Меня не смогли срубить, а я не помог любить. Я зелен бывал и сер, оглядывал скверный сквер, А видел лишь мох, мох, мох И медленно сох, сох, сох... * * * Ах, вы, люди дорогие! Трудно вам меня простить, Но на вашей на могиле я не буду крест крестить. Я замешкаюсь в изгнаньи, в суете лихих времен. Не успею к отпеванью, не увижу похорон. И кладбища дух замшелый ради вас я не вдохну, Лучше я вам между делом кепкой издали махну. И поставлю вновь колеса на тележечку свою, И свои смешные слезы теплой водочкой запью. И мелодии другие, поминая, просвищу. Я вам, люди дорогие, лучше песню посвящу. Вас оплачу я в метели, мчась за тридевять земель, И лесные свиристели к вам слетят на колыбель. ИЮНЬ Неугасающей памяти Владимира Высоцкого посвящается. Ну, что ж, давайте старт, я отрешен и собран, Машину с места рву, кренюсь на вираже, И вижу свой маршрут, столбов косые ребра, И зрительских рядов веселое драже. Писали обо мне великие поэты, Прекрасные певцы певали обо мне, Я --- скорости маньяк, вместилище сюжета, Я быстр и невесом, как юноша во сне. Красивая стезя, красивый поединок, Как стремя, под ногой упругая педаль, И триста миль за час, и триста лошадиных, И триста слабых сил, меня несущих вдаль. Ах, лошади мои, каурые, гнедые, Я снова вас гоню на скользкий поворот, Несетесь вы легко, поджарые, худые, И нежный Адамо в приемнике поет. Мне дела нет до грез, что властвуют на свете, Мне дела нет до слез и радужных идей, Вокруг реальный мир, вокруг реальный ветер, И около трехсот плененных лошадей! И я лечу вперед, и по бетонной глади Несется моя мысль чуть дальше по пути. Сложилось так, что я всегда немного сзади, Так вышло, что она немного впереди. Июнь на проводах играет, как на струнах, Гонюсь за мыслью я, ах, черт меня возьми, А зрители вопят, беснуясь на трибунах, И чувствуют себя полезными людьми. Но правит мной азарт, да что ж это такое? Неужто, никогда я силы не сравню? Кричите мне вослед, машите мне рукою, Но я сегодня злой --- я мысль перегоню. Я сделаю ее --- не так уж это тяжко! Она совсем близка, туманится, дразня, И мой автомобиль, как коренной в упряжке, И триста пристяжных не выдадут меня. Да, мысль моя сильна, резерв ее бесчислен, Но я --- в конце концов, я тоже не щенок! Я должен победить в единоборстве с мыслью, Я сделаю рывок, еще один рывок! Ого! Вот это дал! Теперь уж не до смеха, Как жутко я рванул, и выжал все до дна. Я мысль свою к чертям с размаху переехал, И вырвался вперед, и ей теперь хана! Ее забили в пыль, на оси намотали, Ее смели в кювет, закинули в овраг, Она могла ожить, но лошади стоптали, Выходит так, что я сегодня в лидерах! Хоть я теперь глухой, хоть я теперь незрячий, Но призрачной черты уже почти достиг, Я разум потерял, неровный и горячий, Но вынесет меня холодный мой инстинкт! Пути последний клок в последнем напряженьи Я съел наискосок от общей колеи, И финиш пересек, и встал в изнеможеньи, Ну, вот и вся любовь, лошадки вы мои! Окончился вояж на бурках и на сивках, Спадает на лицо усталости покров, А мысль мою несут, сложивши на носилках Останки и куски, истерзанные в кровь. Ах, лучше б мне вовек не лезть игре на кончик, Ах, лучше было б вам не видеть никогда Как крошится гранит, как плачет автогонщик, Но спирт уже разлит. Садитесь, господа! * * * Эх, Санчо! А я на судьбу не в обиде. Вот только от ржавчины стонет телега, Да труден наш путь то по льду, то по снегу. Эй, боги весенние! Что ж вы там спите? Пускай кузнецы обновят нам подковы, Печальную песню споет нам шарманщик. Пора нам нарушить обет бестолковый, Пора торопиться. Докуривай, Санчо. Нас снова влекут города и деревни, Нам встречные машут, нам песня несется, Нас манят к себе кабаки и харчевни, И путь не размыт, и не сохнут колодцы, И ветер играет на нежной свирели, И крыльями в такт ему хлопают птицы... Да что вы там, боги, совсем одурели? Закуривай, Санчо. Куда торопиться?.. ИЮЛЬ Слова проходят через горло, С трудом шершавя и шурша, Слова хмурят, как анаша, Стриптизствуя в бесчинстве голом, Преображаясь, обнажась. Слова сдирают оболочку С грешного смысла, как халат, Слова скорлупками хрустят, И уху обжигают мочку, И отрезвляться не хотят. Слова мычат, жуя орешек И продолжают песню петь Про то, как весело вертеть Любовь на этом побережье И душу превращать в вертеп. Наглеет знойная умора, Покуда шторм шумит вдали, Пока нет писем с той земли, Что слишком далеко от моря, А шлюпки волны унесли. Слова проходят через горло, С трудом шершавя и шурша, Слова хмурят, как анаша, Стриптизствуя в бесчинстве голом, Преображаясь, обнажась. Вышучивается загаром, Вышепчивается жара, И белый парусник задрал Свой белый флаг: То в плен загадок Парламентерствует игра. * * * Так бывает, так случается, Только лето перебродит, Что-то теплое кончается, Что-то зябкое приходит. Находясь в опустошенности, Понимаем мы устало, Что погрязли в отрешенности, А чего-то миновало... Оказалось, мы убожества Вместо Бога сотворяли И ключей такое множество Из карманов потеряли. Не открыть нам душ таинственных, Не закрыться от неверия, И остался нам единственный Ключ от собственной от двери. Нет за дверью места вечному, Нет угла шутам и певчим, И обрадоваться нечему, И оправдываться не в чем. АВГУСТ И опять я уезжаю от печали и забот. Люди поезд провожают, поезд тронется вот-вот. Я стою, курю печально в мельтешении вокзальном, И дурит меня прощально предосеннее тепло. Гордым этаким задирой я смотрю, как пассажиры Делят мир, подняв над миром электронное табло. Лица, лица, лица, лица... То ли вправду, то ли мнится И грузинская певица и измученный волгарь. Кто грустя, а кто с усмешкой, с чемоданами и спешкой Мимо, мимо немца с чешкой и компании болгар. Звон вокзальных полутонов, блики, скрытые в тени. Тусклым светом от вагонов отражаются огни. И мелькают кости четок, связки рыбы, блеск оберток, То недобрый подбородок, то безумные глаза. Муравьями деловыми, полусонными, глухими Люди скачут, а над ними глыбой каменной вокзал. Здесь и я, как соглядатай, был приставлен к жизни клятой, Уезжаю виноватый, раз уж надпись мне зажглась. И носильщик в грязной форме, вроде пьян, а вроде в норме, Так проехал по платформе, что платформа затряслась. Отправленье-отпеванье прогудело на басах. И захлюпало прощанье в поцелуях и слезах. Мне осталось отвернуться, от прощаний отмахнуться И отбыть, и не вернуться, замереть, войдя в вагон. Только вдруг, как привиденье, показалась на мгновенье И в толпу внесла смятенье, опустившись на перрон, Эта женщина дурная, неземная и босая Подошла ко мне, мерцая, и меня пробила дрожь. Утерял я глянец лоска, и сказал я зло и жестко: <<Здравствуй, муза-вертихвостка, что хорошего несешь?>> Руки голы, губы сжаты, взгляды трудно оторвать. <<Проводить меня пришла ты, или хочешь задержать? Только это все не нужно, слишком долго и недужно, Я по просеке окружной мчал туда, где твой был лик. С вожделеньями прощался, источался, сокращался, Но почти не умещался в узких рамках часа пик. Для тебя я был пиратом, сумасбродом, дипломатом, Ты грозила плагиатом, и метался я в душе, Сочинял каскады шума, сто сюжетов пел угрюмо, Только их не я придумал, их придумал Бомарше. Я себя закинул к звездам, но оттуда уронил. А теперь все то, что создал, я почти похоронил. Муза, видишь строчек тонны по пути с лихим уклоном Я в вагоне похоронном отправляю багажом. Так убери же ты, нахалка, свои руки с катафалка, Неужель тебе не жалко, что я проклят и смешон?>> Тут задвигались колеса, на меня взглянули косо. Не закончил я вопроса, так как тронулся состав. Чуть отъехавши, однако, соскочил я в бездну мрака И вернулся, и заплакал, милой музы не застав. * * * Наползая на свечу мгла ворочается. Мне б сказать, а я молчу --- врать не хочется. Уж такая полоса утомления. Что ж ты смотришь мне в глаза с сожалением? Нанесла свою печать, увлекла меня, И горит моя свеча синим пламенем. Видишь: шуточка всерьез удалась твоя, Да не выудишь из слез удовольствия, Не убьешь за два часа многолетнее. Уж такая полоса --- все, последняя. Я ведь завтра улечу, все и кончится. Оттого вот и молчу --- врать не хочется. СЕНТЯБРЬ Облака --- существа нелетучие, Облака --- существа висячие. Что же мучит меня, что же мучает, Что же силы мои подтачивает?.. Вот опять многопутье завертится, Заморгает судьба-семафорщица, И рассмотрит меня, и рассердится, И проглотит меня, и поморщится. Ах, вы, песни мои бесполезные, То острожные, то осторожные, И куплеты дорожно-железные, И сюжеты железнодорожные! У судьбы я не баловень --- шпаловень, Я не дома --- я в стане, я в таборе, Я на трапе, в каюте, на палубе, На перроне, в вагоне и в тамбуре. Мы с тобою опять не насытились И опять не решили --- расстаться ли. Мы любили, ругались, обиделись, А увиделись только на станции. В несогласии глаз --- несоглазие, В разлучении рук --- неприрученность, Безобразие слов --- в многоразии, В неизмученности --- неизученность. Так и жить мне, тобой попрекаемым, В суматошном дорожном язычестве, В одуренье моем неприкаянном, В сентябренье моем --- сентябричестве. Но уже не умею иначе я, И мотаюсь, от случая к случаю Забредя в небосводье висячее, В нелетучие тучи ползучие... * * * Все порываюсь отыскать перо, Да как-то забываю. Все порываюсь написать письмо И все не успеваю. Все отвлекаюсь. Вечный гам Гнетет меня, не покидая. Все утешаюсь: может, там Письма не слишком ожидают. Пусть осень кончится и пусть Настанет зимняя погода, Ведь, может быть, тогда вернусь Я сам из долгого похода. Зайду я в дом, где жить не смог, И вдруг, похолодев спиною, Увижу на столе письмо, Так и не посланное мною. Оно зачитано до дыр, Оно истерзано в волненьи; Я слез затертые следы На нем увижу в изумленьи И вновь сбегу, чтоб не встречать Тех глаз, что плакали, читая... Все порываюсь написать Письмо --- и все не успеваю. ОКТЯБРЬ Вы простите, что пишу я Много хуже, чем когда-то, Вы простите, что грешу я Много больше, чем когда-то, Меньше верю я в былое, В гороскопы, в амулеты И в записанное мною На магнитные кассеты. Это все переводные, Все картиночки, рисунки, Это все перекладные Пересадочные пункты, Это все мой город снежный, Это крыша золотая, Это домик безмятежный, Где жила одна святая. Что за песни там слагались, Что за слезы там творились, Что за свечи зажигались, Что за речи говорились, Там весна цвела зимою, В октябре звучало лето, Как записанное мною На магнитные кассеты. Звуки в двери выходили И сквозь стены проникали, И соседи изводили, Теребили, раздражали, И соседи зло срывали На доверчивой собаке, И за двери выгоняли, И она брела во мраке. Тенью скверов обветшалых, Тротуарами без света, Где стоят на пьедесталах Космонавты и поэты, И, печальными глазами На людское зло взирают, Видят все --- но вот словами, Как и мы, не обладают. Да, уеду, да, забуду, Окажусь иным пригодней, И тогда писать я буду Много лучше, чем сегодня. Вспоминайте, где, мол, старый Беззаботный греховодник; А грешить я все же стану Много меньше, чем сегодня. Только прежде были предки, А потом придут потомки. Все равно из каждой клетки Получаются обломки. И маячат за спиною Космонавты и поэты, Как записанные мною На магнитные кассеты. * * * Я хожу над телефоном безголосым, Он молчит и мне надежды не бросает. Выдыхаю я комки тоски белесой, И они, как клочья дыма, повисают. Я гляжу на телефон, как на распятье, Но Христос на нем закрыт дырявым диском. Где вы, люди? Где вы, люди? Где вы, братья? Почему вы не заботитесь о близком? Позвоните мне хоть кто-нибудь, спросите, Что гнетет меня и что тому виною, Благодетель я сейчас или проситель, И какя нынче женщина со мною. Позвоните мне, я жив еще, но зелен, И кричу беззвучно и шатаюсь тенью. Я, как диск на телефоне, весь прострелен, Я прекраснейшим стрелкам служил мишенью. Промахнитесь же хоть раз, со счета сбейтесь, Попадите не туда, куда хотите. Ошибитесь. Посмеемся. Ошибитесь. Позвоните мне, прошу вас. Позвоните. НОЯБРЬ Уходим от себя ноябрьскими дождями. Признаний не любя, не тратимся словами. Уходим от людей, обидевших случайно, И праздник милых дней храним недолгой тайной. Труднее сносим зло, участия не просим, Невзгоды на чело морщинами наносим. Вздыхаем ни о чем, веселье жадно ловим И, стоя под дождем, грустим о добром слове. А праздник милых дней, он все же не случаен, И мы своих людей в автобусах встречаем. И грустно вновь и вновь твердим себе неслышно, Что давняя любовь так замуж и не вышла. Но что теперь тянуть бинты на старых ранах, Коль выпало тонуть, то в разных океанах. И мы быстрей-быстрей уходим от былого Дождями в ноябре в нерадостное снова. Стираются следы разгулов неурочных, Венчаются труды спокойствием непрочным. Уходим от былых компаний бесшабашных, От песен удалых, от горестей нестрашных. Заводим барахло, и нужные знакомства, Но так же тяжело выносим вероломство. И мучаем свой дом никчемными гостями. Ну а потом бредем ноябрьскими дождями. * * * И снова, и снова срываюсь на волю, И медленно еду по чистому полю, Настольною лампою путь освещаю, Тяжелые цепи на шее мотаю. А справа и слева болота с чертями, Земля под ногами изрыта кротами. На каждом шагу то покойник под снегом, То смерть с топором, то разбойник с ночлегом. Ползу, проклиная нелегкую долю, По длинному-длинному минному полю. Опять и опять, как сапер, ошибаюсь И снова взрываюсь и в небо взвиваюсь. Лечу без дороги, оставивши дома Свои космодромы, свои космодромы. А силы нечистой и в небе хватает И в космосе тоже пираты летают, Туземцы мелькают, грызет ностальгия, Но к вам не вернусь я, мои дорогие! У вас новогодье все ближе и ближе, А я, как известно, январь ненавижу. Петух прокричал, я надрывисто свистнул И, как нарисованный, в воздухе висну. ДЕКАБРЬ Что с того, что я больной, Что с того, что хворый, Брежу я войной, войной, А она не скоро. Нам на суше и в морях Битв не обещают, Мой король и стар и дряхл, Армия нищает. Никуда уж не годны Ржавые доспехи, Никому уж не важны Прошлые успехи. Что мне ад и что мне рай, Что мне вход и выход, Я не Каин --- просто Кай, Андерсена прихоть. Что-то тихо на дворе, Не поем, не пляшем, Что-то зябко в декабре В королевстве нашем. Я мальчишечью вину Зачеркну зимою, Я сбегу, как на войну, В царство ледяное. A la geurre comme a la geurre, да, Пусть поплачет Герда, А из этих слез пусть Вырастает роз куст. Что с того, что я плохой, Что с того, что грешный, Брежу я тобой, тобой, Слабою и нежной. Только нет и нет письма, Еду, спотыкаясь, Сам себя свожу с ума, Вспоминаю, каюсь. Ах, зачем же я мечтал Пред тобой в долгу быть, И все руки целовал, И лицо, и губы. Что мне август, что мне май, Слов неразбериха, Я не Каин --- просто Кай, Андерсена прихоть. Вот опять кругом война, Вот опять убили, Вот опять придет весна, А меня забыли. И лежу я на снегу В непонятном гневе, И уже не убегу К Снежной королеве. A la geurre comme a la geurre, да, Пусть поплачет Герда, А из этих слез пусть Вырастает роз куст. * * * Чего я не видел? Какою рекою Не плыл я в тумане, ковчег не построив. Какою тропою не шел с перепою, Нетвердой ногою фиксируя сбои. Какого не ведал я хлада и зноя, Рыданья и хохота, крови и гноя. Какое мне счастье другое, иное, Злорадно смеялось подчас за спиною. Чего я не слышал, над пропастью стоя? Что крылось за эхом метельного воя? Не крик ли надежды, усиленный втрое? Не звон ли богатств, унесенных игрою? Чего я не понял, и чьею рукою От собственной совести был далеко я? И бредил тоскою, не ведал покоя! Ах, горе людское... Чего ж ты такое?.. * * * А люди носятся в авто, деревья рубят, Кого-то губят ни за что, кого-то любят. Который год не жил в тепле, не спал в тиши я, Людей так много на земле, и все чужие. Который год несусь я вскачь и силы трачу, Настало время неудач, хожу и плачу. Настал январь в который раз, (о, боже правый!), А я года свои растряс пустой забавой. Мне б посмеяться на мели, да не до смеха, Другие вовремя сошли, а я проехал, Мне б хохотать, да я не тот, отхохотался, Другие вырвались вперед, а я остался. Друзья уходят, что ж, видать, я истощился, Сезам открылся, что им ждать? --- сезон закрылся. И не к чему теперь друзьям смешные песни, Должно быть, есть у них Сезам поинтересней. А ты, которая ждала и горевала, Не размышляй, кем ты была и чем ты стала, К тебе домой придет другой, предложит гроши, И ты поймешь, что я плохой, а он хороший. Когда-нибудь не станет сил, ум надорвется, Другому скажут, чтоб добил, и он возьмется. А жизнь для тех, кто поумней, беду заглушит, При них все будет, как при мне, и даже лучше. Начала нет в пути моем, конца не видно, Осталось тронуться умом, да несолидно, И я лечу все дальше вскачь и ног не чую, Настало время неудач, и хохочу я. Занавес. 1981 ПРО НЕНАДЕТЫЕ БРАСЛЕТЫ Куда мне деться, бога ради От недопетой сонатины? Что впереди, покуда сзади --- Листы неконченной тетради И недоснятые картины... Как синева на вздутых венах, Осела пыль на заготовках. Не стало проку в манекенах, И фотографии на стенах Все больше в черных окантовках... О вы, друзья пережитые, О музыканты и поэты. Вы уходили молодые, Забыв, как гонщики шальные, Про ненадетые браслеты. Боязнь коснуться середины Несла вас к гибельному краю. А я разбит на половины, И недоснятые картины, Вас хороня, я отпеваю. Дано судьбой мне это право --- Сооружать мемориалы. Была вам слава, как забава, А для меня она --- отрава. И вы --- ушли, а мне --- сначала. Веду я ваши бригантины В посмертный путь, в маршрут почета, Сбираю силы воедино, Но недоснятые картины Со мной сведут однажды счеты. Друзья мои, зачем согнали Себя вы со свету так скоро? Зачем вы рано умирали? Зачем вы смертью попирали Мажорный лад людского хора? Мне ваша старость ломит спину, Я вместо вас на этом свете Ношу седины и морщины, А недоснятые картины --- Как недорожденные дети. И я у зябкой колыбели Родных и близких заменяю. Мы вместе жили, вместе пели, Но вы, великие, сгорели, А я --- бездарный --- прозябаю... Уйти б на берег васильковый, Омыться б чистою волною. Но черный ворон бестолковый, Как смерти знак, как туз пиковый Уже маячит надо мною... 1981 ПЕСНЯ БЕЖЕНЦЕВ Кругом туман, впереди туман, позади туман, в голове туман... Пустой карман, полевой бурьян, вот-вот буран, и вся жизнь --- обман. Кругом стена, позади весна, впереди война, на груди жена, Я ружье сломал, Я жилье продал, я белье порвал, я сбежал, сбежал... Эй-эй-эй, погоняй лошадей! Эй-эй-эй, поторапливайся! Эй-эй, к хлопотной доле своей Веселей приноравливайся! Впереди овраг, а в овраге враг, у врага наган, а кругом туман... Тарантас сожгут, и жену возьмут, лошадей в хомут, а меня убьют. И зачем скакал, и чего искал, отчего дрожал, от кого бежал? Все одно --- конец, все равно --- свинец, ну а жизнь одна, ты не плачь жена!.. И слезный всхлип, и колесный скрип, пусть осип, охрип, да не влип, не погиб... Позади страна... Пощади, война! На груди жена, и вся жизнь видна... Ты, жена, не плачь! Не стреляй, басмач! Не съедай, шакал! Не зазря скакал!.. Свисти, шайтан... шелести, каштан... Позади туман... впереди туман... Эй-эй-эй, погоняй лошадей! Эй-эй-эй, поторапливайся! Эй-эй, к хлопотной доле своей Эй-эй-эй, приноравливайся! 1981