Леонид Семаков
		Венок сонетов
(Чусовой)


	* * *

Хватит пломбами скрипеть, не пора ли песни петь?
Грусть-кручину о колено сломай!
Не затем ли, чтоб найтись, незатейливый мотив 
Породнил вот этой песни слова?

От пеленок до креста путь-дорога непроста,
Верстовых столбов порой не найти,
Век бы горя не видать, кабы горе да беда
Лебедою отцвели вдоль пути.

Будет ветер - закрепись, будешь весел - не трепись,
Будет зябко - так начто ж борода! 
Век бы в горы не ходил, кабы запахи кадил
Не травили мою жизнь в городах.

От вранья ли не устать, мягко стелем - жестко спать.
Да простит господь мою правоту!
Фармазонов, болтунов, всех оттенков и чинов, 
Век бы не было! Ату их! Ату!

По кумирам сохнет мир, в каждой вере свой кумир.
Без кумира миру век не бывать!
Век бы не было богов, кабы не было быков.
Бога ради не грешео убивать.
Убежденья - они плохо кормят, но без них
Неуютно голове-кочану.
Век бы не был я рожден, кабы не был убежден,
Что с рождением тянуть ни к чему.

	Куплеты инквизиторов

От Кастильи до Севильи сети вили-вили-вьем,
От Бастильи до Сибири грешных били-били-бьем!
Еретиков распределяем по кострам, стыд и срам, стыд и срам!
Вино и женщим любим только по постам, кости - людям, мясо - нам!

Кто слабее - тот глупее, кто сильнее и тупее - тот умней.
От потопа до Помпеи поумнели только те, кто побледнел.
На этом свете можно все, на том нельзя согрешить, так и сяк.
И не напрасно скажет Вам любой босяк: чем Вы в рясе, тем дурак.

Нашу веру мы лелеем, кто не верит - тем анафема и смерть,
Чтоб зладеям-галилеям неповадно было на небо смотреть.
На небе нету кроме бога никого, нет как нет, нет как нет!
А присмотреться - нет и бога самого, но а это - наш секрет!

Мы не звери, что вы, что вы! Мы везде, но нас не надо замечать.
Днем и ночью мы готовы нас самих от наших мыслей защищать.
Нас нет нигде, но мы, простите, все же есть - нас не счесть!
Мы знаем, где Вам надо встаь и где Вам сесть, мы и всюду - даже здесь!

	* * *

Прости меня, березовое детство,
Я забывал бывало о тебе.
Ты было как в тумане, а теперь
От звона детства никуад не деться.
Под чурбаком натруженные козлы,
Янтарным духом тянет со двора,
И звон пилы под крики: "Сам дурак!"
И прочие мальчишеские козни.
Насупленные брови братана -
Была братоубийственной война,
От ябедничества и до угроз.
Из-под пилы березовый горбыль
В меня метнул опилочную пылью -
Наивна месть обиженых берез...

	* * *

На железе у камина отстрельнувший уголек
Стал из белого - карминным, задымился и поблек.
На стене - плетенка лука, на столе - мучная пыль,
С детством долгая разлука приукрашивает быт.

Тарахтел усталый "Зингер", обшивая братанов,
Возникал тулупчик зимний из прадедовских штанов.
В женской бане мы потели от неясного стыда,
Как в мужскую мы хотели - не пускали нас туда.

Не сумели похоронки затеряться по пути,
Постарели почтальонки за войну один к пяти.
Моя мама похоронкой и себя не обошла,
Только вскрикнула негромко, будто белый гриб нашла.

Над мерцающей лампадой, в оторочке золотой 
Призывал терпеть лохматый, неопознанный святой.
Окаймленный полотенцем взгляд, оставшийся во мне -
То ли женщины с младенцем, то ли дядьки на коне.

Был Корчагиным я Пашей, был Олегом Кошевым,
Мы от имени всех павших, били окна всем живым.
Нас притягивала пристань, пароходик "Арзамас"
Утешал нас Монте- Кристо, мстя за правду и за нас.

Безотцовщеной помечен бушевал ребячий мир,