ЭъВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ_ Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама... в квартире, где он жил, находились он, Надежда Яковлевна и Анна Андреевна Ахматова, которая приехала его навестить из Ленинграда. И вот они сидели все вместе, пока длился обыск, до утра, и пока шел этот обыск, за стеною, тоже до утра, у соседа их, Кирсанова, ничего не знающего об обыске, запускали пластинки с модной в ту пору гавайской гитарой... "И только и света, Что в звездной, колючей неправде. А жизнь промелькнет Театрального капора пеной, И некому молвить Из табора улицы темной..." Мандельштам Всю ночь за стеной ворковала гитара, Сосед - прощалыга крутил юбилей, A два понятых, словно два санитара, A два понятых, словно два санитара, Зевая, томились у черных дверей. И жирные пальцы, с неспешной заботой, Кромешной своей занимались работой, И две королевы глядели в молчании, Как пальцы копались в бумажном мочале. Как жирно листали за книжкою книжку, А сам-то король - все бочком, да вприпрыжку, Чтоб взглядом не выдать - не та ли страница Чтоб рядом не видеть безглазые лица! А пальцы искали крамолу, крамолу... А там за стеной все гоняли "Рамону": "Рамона, какой простор вокруг, взгляни, Рамона, и в целом мире мы одни" "...А жизнь промелькнет Театрального капора пеной..." И глядя как пальцы шуруют в обивке, Вольно ж тебе было, он думал, вольно! Глотай своего якобинства опивки! Глотай своего якобинства опивки! Не уксус еще, но уже не вино. Щелкунчик - скворец, простофиля - Емеля, Зачем ты ввязался в чужое похмелье?! На что ты истратил свои золотые?! И скучно следили за ним понятые... А две королевы бездарно курили И тоже казнили себя и корили - За лень, за небрежный кивок на вокзале, За все, что ему второпях не сказали... А пальцы копались, и рвалась бумага... А пел за стеной тенорок - бедолага: "Рамона, моя любовь, мои мечты, Рамона, везде и всюду только ты..." "...И только и света, Что в звездной, колючей неправде..." По улице черной, за вороном черным, За этой каретой, где окна крестом, Я буду метаться в дозоре почетном, Я буду метаться в дозоре почетном, Пока, обессилев, не рухну пластом! Но слово останется, слово осталось! Не к слову, а к сердцу приходит усталость, И хочешь, не хочешь - слезай с карусели, И хочешь, не хочешь - конец одиссеи! Но нас не помчат паруса на Итаку: В наш век на Итаку везут по этапу, Везут Одиссея в телячьем вагоне, Где только и счастья, что нету погони! Где, выпив "ханжи", на потеху вагону, Блатарь - одессит распевает "Рамону": "Рамона, ты слышишь ветра нежный зов, Рамона, ведь это песнь любви без слов..." "...И некому, некому, Некому молвить Из табора улицы темной..."