посвящается Сане Часть Первая Давным-давно... Но, впрочем, это понятие слишком относительно, начнём мы лучше более подробным "некогда". Так вот, некогда в синем и глубоком океане жили удивительные существа. Самым замечательным из них, по-видимому, был огромный глубоководный кракен* , живший в страшной и чёрной расщелине. Был он постоянно хмур и суров, в разговоры ни с кем не вступал, шёл ему уже не один век, а может быть, тысячелетие. Однако иногда после какой-нибудь удачной драки с шебутным кашалотом, он веселел на время, отпускал шутки по поводу актиний и добродушно катал на своих неимоверно длинных щупальцах разных мелких рыбёшек, пищащих от страха и восторга. Но потом снова мрачнел, забивался в свою расщелину и тоскливо размышлял на философские темы. Поговаривали, что и колдовал, да чего про отшельников не скажут. Но речь пойдёт вовсе не о нём, а о тех самых рыбёшках. Рыбёшки те были кильками по происхождению, но не простыми, а довольно-таки просвещёнными. Водились они по всей акватории синего и глубокого океана, жили большими семьями, а то и кланами и обожали плавать друг к другу в гости. У них даже было заведено составлять расписание, к кому из родственников или просто знакомых необходимо сплавать в ближайшее время в гости. Выглядело это примерно так: "Среда. Зайти к Бурлачуку. Пятница. Стыся недужит. 3-ий Коралловый, дыр.6 планктон ДЛЯ ЗЯТЯ Четверг. Да здравствуют кильки! Забрать у Муси Кортасара, ей вредно. Вс. Не забыть!" Ну и тому подобное. В связи с насущной необходимостью почтенных килек навещать друг друга как можно чаще, был изобретён однажды оригинальный способ облегчить им возможные тяготы путешествий, порой дальних и скучных. Для этой цели тщательно исследовались маршруты прохождения всяческих развесёлых кораблей по глади синего и глубокого океана, и в илистом дне под теми маршрутами, в разнообразнейшем туристическом мусоре разыскивались пустые консервные банки. Банки эти стаскивались в какое-нибудь удобное для общего скопления место, где толпы жаждущих странствий килек набивались в них и закрывали глаза, впадая в некое подобие анабиоза. Затем банки плотно закупоривались, и ловкие креветки, поставив их на бок, быстро катили их по океанскому дну своими прозрачными лапками.Таким образом любая килька легко путешествовала из одного пункта назначения в другой, пребывая в блаженной дрёме и абсолютно не заботясь о дорожных проблемах. Теперь, когда вы уже немного знаете о жизни славных килек в глубине великого океана, поведём речь о героях повествования. Жила-была среди прочих килек одна особенная килька, которая побила все рекорды в одиночных и групповых заплывах в гости, невзирая на самые далёкие расстояния. Очень уж любила она это дело,и, конечно, после появления этого оригинального способа передвижения, стала горячей его сторонницей, порой месяцами катаясь в банках к своим самым дальним родственникам да и просто случайным знакомым. Как-то прослышала она о существовании очередной своей седьмой воды на киселе - или внучатой бабки отчима невестки троюродного брата сестры её приёмной матери - и страсть, как захотелось ей взглянуть на эту родственницу, тем более, что это совсем уж была по слухам какая-то голотурия**. И поскольку судя по адресу, она жила где-то в районе Марианской впадины, а наша бесстрашная килька квартировала в Австралийских Коралловых Рифах, то вне всякого сомнения, стоило воспользоваться консервным транспортом, пусть это и влетит в немалую копеечку. Ай да килька, не правда ли? Звали её, кстати говоря, Тося. Сказано - сделано. Ранним погожим утром Тося прибыла на стоянку и смешалась с толпой деловито настроенных товарок, объединённых общей очередью. Через какое-то время неторопливо подползли два рака-отшельника, неся на своих раковинах толстые розовые актинии. Одна из них потёрла щупальцы, прочистила ротовое отверстие и объявила: - ...ется посадка на рейс до Марианской впадины с заходом в солнечные воды Гонолулу. Билеты продаются в девятой кассе. Отстояв положенную очередь и купив желанную плацкарту у задумчивого лангуста с голубыми глазами, Тося радостно ринулась к единственной консервной банке у причала, нимало не смущаясь совершенно несоразмерным с её объёмом количеством попутчиков. Ей удалось втиснуться последней на своё место, прежде чем рваная по краям крышка стронулась и медленно закрылась наглухо за её спиной. Ловкие и юркие креветки, окружившие банку, с видимым усилием поставили её на попа и, постепенно набирая скорость, покатили её прочь от родного Кораллового Рифа. Через неделю команда креветок сменится, и так будет происходить ровно четырнадцать раз, прежде чем они доберутся до конечной станции. Банка будет неслышно катиться по полям, камням, расщелинам и вообще, скальной океанической платформе, а Тося будет всё это время спать и видеть чудесные сны, как она сидит на краешке Марианской впадины и беседует со своей родственницей-голотурией о погоде, планктоне и ценах на нынешнюю зарубежную фантастику... ________________________________ * кракен - очень большой кальмар. Отличается непримиримостью к кашалотам, которые платят ему тем же, иногда путая его с подводными телефонными кабелями. ** голотурия - морская тварь, похожая на кошмарный сон. Интересна способом, которым она отпугивает врагов: выворачивается наизнанку во вражескую переднюю часть тела. Часть Вторая Как раз примерно в это же время синие и глубокие воды великого океана бороздил научно-исследовательский корабль весёлого и неунывающего старикана Жака ив-Пусто. Жак ив-Пусто увлекался тогда древними моллюсками, воспетыми в названии подводной лодки капитана Немо, которым бредил с детства, читая Жюля Верна с фонариком под одеялом. Короче говоря, нравились ему наутилусы. Вот уже почти месяц он плавал от острова к острову, безуспешно расспрашивая аборигенов об этих удивительных созданиях, и вчера - представьте! - ему улыбнулась удача. Один разговорчивый туземец поведал ему, что его покойный прадед часто рыбачил где-то у северной оконечности их острова, если господин профессор правильно понимает,(остров был идеально круглой формы), бил деревянной острогой электрических скатов, как вдруг воды пред ним расступились, и из океана вышло существо, похожее на то, что описывает господин весёлый профессор, только раз в десять больше; будто бы оно свистнуло три раза и издало неприличный звук, а во лбу у него при этом загорелась звезда. Перепуганный прадед, не помня себя вплавь добрался до острова и сообщил удивительную новость соплеменникам, но те посчитали его укушенным бешеным тараканом и всерьёз не восприняли. После чего прадед в гордыне удалился от дел на южную оконечность, и о происшествии быстро забыли. Добрый Жак ив-Пусто был вне себя от радости. Он расцеловал оторопевшего туземца в обе щёки и, подарив ему по рассеянности вместо зеркальца и бус проездной билет в парижском метро, стремглав бросился на свой корабль. Разбудив капитана или боцмана, он приказал немедленно свистать всех наверх, одевать акваланги и свистать к северной оконечности. Что они и сделали. Пршло не так уж и много времени, когда уже посиневший от затяжных ныряний Жак ив-Пусто наконец обнаружил пару наутилусов. Были они, естественно, вполне нормальными, никаких неприличных звуков не издавали и звёздами не светили - их изображения в атласе по крайней мере от них не отличались. Боясь спугнуть удачу весёлый старикан схватил огромную подводную кинокамеру, напичканную электроникой и способную снимать в полной темноте, вверх ногами и даже если вода зальётся внутрь, закусил молодцевато загубник акваланга и бросился в пучину. Доплыв до наутилусов, он поймал их в окуляр и чуть не заплакал от счастья. Наутилусы же, эти морские евреи, куда-то озабоченно направлялись, раздуваясь, мерно покачиваясь в мутной толще и стараясь не обращать внимания на отважного исследователя. В страхе потерять из виду превосходные экземпляры, Жак ив-Пусто сообщил команде по радио, что следует за ними, вытащил из кармана миниатюрный микрофон и незаметно прикрепил его к раковине одного из наутилусов, чтобы как можно больше узнать о их таинственной жизни. (И это впоследствии сыграло немаловажную роль в нашей истории!) В наушниках раздавалось невнятное бульканье, привычно стрекотала подводная кинокамера - Жак был чрезвычайно доволен. Но наутилусам, этим морским евреям, в какой-то момент всё это действо показалось не очень приличным - что за манера нарушать их интимное уединение - и они решили провести простодушного старикана. Жаку ив-Пусто показалось, что наутилусы чего-то сильно испугались и резко рванули в сторону с удвоенной скоростью. Лихорадочно дёргая ластами он поспешил за ними, но где там! Наутилусы словно вели его по какой-то извилистой дороге, к одной лишь им ведомой цели. Всё вниз и вниз, вот уже и давление на пределе прочности акваланга, как вдруг ... у самого дна наутилусы разделились и бросились в разные стороны. Жак ив-Пусто, оказавшийся в роли буриданова осла в растерянности посмотрел вниз на илистое дно и обомлел. Его глазам предстало поистине удивительное зрелище: шестёрка здоровых креветок, ловко перебирая прозрачными лапками, куда-то быстро катили нечто похожее на плоскую консервную банку! Изумлённый профессор инстинктивно выхватил из-за спины герметический сачок и одним махом отправил туда это необъяснимое явление природы. Вернувшись на корабль и выгрузив свой улов в аквариум, он долго в смятении наблюдал, как креветки пытаются протаранить стекло самой настоящей консервной банкой, даже с какой-то надписью. Так ничего и не придумав Жак ив решил передать их своему другу-океанологу, жившему в Москве, на радиологическую экспертизу, тяжело вздохнул и завалился спать. В ту ночь штормило, корабль качало, и доброму старикану снилось, что он выныривает из пучины, а на него смотрит вчерашний туземец, издает неприличный звук, и во лбу у него загорается шахтёрская лампочка... Долго ли, коротко ли, но экспедиция Жака ив-Пусто закончилась удачно, с триумфальными километрами плёнки и тоннами образцов в железных ящиках. Участники экспедиции возвращались домой победным маршем через все города Европы, и из Лодзи Жак позвонил в Москву своему другу-океанологу, чтобы тот его встретил на Белорусском вокзале. Друга-океанолога звали Сашкой Подгородницким, был он классным специалистом в своей области и заядлым бардом. Большинство времени он шлялся по разным океанологическим выездам, а когда не шлялся, сидел у себя на кухне, попивал чаёк и писал песни про всё, что видел в своих путешествиях. Эти песни, кстати, были довольно популярны, и их с удовольствием пели в определённых кругах, особенно те, которые про любовь. Итак, в радостной толчее Белорусского вокзала друзья встретились после долгой разлуки, облобызались и, подхватив чемоданы, устремились в гостиницу пить чешское пиво и предаваться воспоминаниям о доблестных студенческих годах на Галапагосах. Ах, Галапагосы! Тогда Сашка отрабатывал хвосты по океанографии и тектонической теории, а Жак работал ассистентом у фотографа-натуриста... Вечером, уже расставаясь, Жак ив-Пусто неожиданно спохватился, выхватил из чемоданов какую-то жестяную коробку, на вид не отличающуюся от прочих, и вручил её Сашке Подгородницкому со словами: - Вот, специально привёз для тебя. Разберись с этим, пожалуйста. Слегка удивлённый Сашка поблагодарил профессора и с коробкой под мышкой отправился на метро к себе в Орехово, рассеяно сочиняя в уме новую песню про Галапагосы. Вернувшись домой и попив чайку он даже не сразу обратил внимание на подарок, а только дочитав газету с телепрограммой и расстелив её на кухонном столе, вспомнил, что Жак просил его с чем-то разобраться. Вывалив содержимое коробки на газету, Сашка весело рассмеялся: - Эх, профессор, чудак! Пиво-то забыл! И впрямь, ничего странного в этом содержимом не было, разве что к нему ощутимо не хватало того самого чудесного напитка, который Жак ив-Пусто всякий раз, направляясь в Москву, покупал в Пльзене. На столе покоились несколько тихоокеанских креветок, хоть и больших, но неотличимых от тех, что продавались в магазине "Океан" недалеко от Сашкиного дома. Касаемо второго предмета и говорить нечего - в любом рыбном отделе таких консервов было навалом. С вполне ясной надписью: "Кильки океанические первый сорт". "Шутник старикан,- думал Сашка, нарезая чёный хлеб, - Бог с ним, с пивом, так съем. А взамен подарю консерву с морской капустой. Или кукумарией, чтоб мало не казалось..." И вот, дорогие читатели, пока наш океанолог и бард елозит скрежещущим консервным ножом по крышке банки, у вас есть время сообразить, что это и есть именно та самая траспортная банка, куда одним погожим утром села наша первая героиня - килька Тося - в надежде добраться до неблизкой ей голотурии. Ай-яй-яй, какая ирония судьбы! Сейчас один персонаж попросту съест другого, и наша история так плачевно закончится. Но не пугайтесь. Настоящая история ещё только началась! Часть Третья А вот ещё одна ниточка этого загадочного сюжета, за которую если мы крепко ухватимся, то домотаем до чудесного многоцветного клубка-развязки, который ожидает терпеливых читателей в конце. Жили-были в славном городе Москве сестрица Алёнушка и братец Иванушка. Жили они хорошо, часто не ссорились и друг друга любили. Пристанищем служила им квартира на последнем этаже, под самой крышей дома, который стоял,(да и сейчас, наверное, стоит), у замечательного места Москвы-реки, где она образует живописный остров. Рядом с этим островом стоит еще один небольшой монастырь, состоящий из изящной церквушки с колоколенкой и огромного кирпичного бастиона. Про это самый монастырь ходили в районе всякие домыслы и легенды. Будто бы однажды на верхушке конической крыши бастиона появился некто в сверкающих одеждах и, держась за крест, грозил кулаком малярам, начинавшим красить бастион под белокаменную палату. Маляры там действительно что-то красили, а потом прекратили - монастырь зияет теперь несообразным белёсым пятном на благородной темно-красной кладке. А ещё рассказывали, что однажды с механизаторской базы прилетел хромой бесёнок и, припадая на одно крыло, начал кататься на стрелках церковных часов, висящих под колокольней, отчего они три дня крутились, как заведённые, а потом остановились навечно. Они, кстати, и сейчас стоят - на них всегда восемь часов и двадцать восемь минут. Сестрица Алёнушка и братец Иванушка относились скептически к этим россказням и считали, что в их жизни никакие чудеса и мистика невозможны. И как впоследствии выяснилось, зря. А дело вот в чём. Братец Иванушка был не дурак выпить. Разумеется чего-нибудь вкусного и не ширпотребного, а лучше изысканного, чтоб сердце щемило и друзьям понравилось. Но мало того, братец Иванушка был не дурак и закинуться, и попыхать, и даже ширнуться, были бы возможности. При этом он вовсе не был наркоманом, боже упаси! Просто он по складу своего характера был экспериментатором и считал, что раз уж человек живёт на белом свете, то можно и должно ему испытать на себе,(конечно, в меру), все забавные чудачества и удовольствия, которыми любит развлекаться нынешняя цивилизация. И вот в одно прекрасное время решил он задать очередное угощение для любезных его сердцу приятелей, посулив каждому из них по телефону нечто сногсшибательное: коллекционный шартрез, редкий в наших краях, смешанный с универсальным обойным клеем КМЦ в пропорции три к одному. Сестрица же Алёнушка смотрела благосклонно на закидоны и прихоти Иванушки, поскольку, во-первых, сама была не намного старше, а во-вторых, она ходила в американскую церковь Христа и совершенно серьёзно полагала, что все люди - братья. Таким вот образом и начался в тот день пир на весь мир. Прибывали гости. Пришёл старинный друг по прозвищу Князь с огромной сумкой на молнии. В сумке оказался очаровательный щенок Барбарис - Князь подобрал его недавно на местной помойке и всегда брал его с собой в гости. Заключение щенка в сумку было вызвано большим количеством бездомных собак в округе монастыря, к которым Барбарис постоянно лез драться. Помимо других достоинств он обожал колбасу со шкуркой, чем и немедленно занялся с лёгкой руки Алёнушки. Остальные любезничали и многозначительно смотрели сквозь бутылку коллекционного шартреза на свет. Таинственная зелёная муть в глубине сосуда равнодушно колыхалась, гости цокали языками и ставили бутылку во главу стола. Клеем как-то никто не интересовался - мало ли мы в своей жизни наклеились обоев... На колоколенке ударили в набат, и трапеза началась. Сестрица Алёнушка помогала братцу священнодействовать с наиточнейшим измерением и смешиванием ингредиентов благородного напитка, гости рассказывали бородатые анекдоты, почёсывали бороды. Наконец, месиво было разлито, роздано, обнюхано и - ух! - выпито разом до дна, не замочив усы. Минуту все сидели напряженно вслушиваясь во внутренние ощущения, потом оживлённо задвигались, заговорили, делясь впечатлениями, потянули рюмки за добавкой - ну как это обычно бывает, не мне вам рассказывать. Иванушке пришла в голову отличная, хоть и слегка странная идея. На подоконнике среди беспорядка вот уже полгода пылился аэрозольный баллончик - отпугиватель тараканов. Какой-то знакомый привёз его из Норвегии; когда ночевал пару ночей у Алёнушки с Иванушкой, был чрезвычайно щепетилен в тараканьем вопросе и каждый раз, прежде чем устроиться на узком кухонном диванчике, педантично опрыскивал всё вокруг этим отпугивателем. Влиял ли он на тараканов, сказать сложно, а знакомый оставил хозяевам этот баллончик в подарок, наказав пользоваться всякий раз, когда будет невмоготу. Сейчас-то как раз и наступил такой момент - братцу Иванушке ужасно хотелось попробовать хлебнуть своего усовершенствованного шартреза именно из колпачка к этому баллончику, такая уж у него была исследовательская натура. Несмотря на удивлённые возгласы приятелей и неодобрительное молчание Алёнушки, Иванушка наполнил едко блестевший изнутри колпачок доверху, фривольно чокнулся и, (как в поезде до Петушков), немедленно выпил. Вот и не верь после этого во всякие вымыслы и монастырские легенды. На глазах у изумлённой Алёнушки и совершенно потерявших дар речи собутыльников произошло настоящее чудо - братец Иванушка превратился в козлёнка! Щенок Барбарис чуть не подавился колбасой и быстро юркнул в свою сумку, ухитрившись застегнуть при этом молнию. Гости заметно поредели - захлопала входная дверь; остался лишь самый закалённый в питиях и безобразиях Князь. Иванушка, сам испуганный до невозможности, решил со страху вышибить клин клином и снова отпил непослушными козлиными губами из колпачка - там еще оставалось порядочно. Немедленно произошло второе чудо - несчастный братец Иванушка превратился теперь в уродливую и раздутую, как футбольный мяч рыбу-фугу из Японского моря, известную своим ядовитым мясом настолько, что японцы, случайно выловив её на рыбалке, суеверно прижимают два пальца к бровям и рукавицами выбрасывают её подальше в пучину. Этого даже столь испытанный друг и собрат-экспериментатор Князь вынести уже не мог: он хрипло закричал какое-то проклятие то ли в адрес Норвегии, то ли в адрес тараканов, подхватил сумку с притихшим Барбарисом и выбежал из квартиры, повалив при этом все табуретки. Бесстрашная Алёнушка решилась на последнее средство, хоть сердечко и готово было выскочить у неё из груди - она схватила злосчастный колпачок,(ведь у неё не было другого выбора), и поднесла его туда, где у злобно косившейся на неё рыбы-фугу должен был быть рот... Но то, что воспоследовало затем, лишило бедняжку последних защитных рефлексов, а в дальнейшем, когда она простужалась, являлось к ней в самом жару в красках и звуках, снова и снова ужасая её и заставляя переживать весь кошмар того дня. Её ненаглядный родной и любимый братец Иванушка превратился на этот раз в нечто неназываемое, в какую-то омерзительную Кырлу-Мырлу с паучьими лапками и липким мохнатым тельцем. Сестрица Алёнушка закричала сама не своя, схватила двумя пальцами чёрный комок и на вытянутой руке, мучаясь от страха и отвращения отнесла его в туалет, сбросила в унитаз и, уже не сознавая своих действий, резко спустила воду. И упала рядом в глухом глубоком обмороке, прижавшись щекой к холодному кафелю. Часть Четвёртая А совсем незадолго до этих событий уже известный нам океанолог и заядлый бард Сашка Подгородницкий, неимоверно чертыхаясь, наконец-то вскрыл упрямую консервную банку с надписью: "Кильки океанические первый сорт", отогнул тугую крышку, удовлетворённо сглотнул и уж было занёс сверкающую вилку над ничего не подозревающими кильками, как вдруг произошло очередное невероятное событие, коими эта история и так уже, на мой взгляд , переполнена. Самая верхняя килька неожинанно потянулась, моргнула (!!!) и села, свесив хвостик с края банки. Сашка так и застыл с открытым ртом, куском чёрного хлеба в одной руке и вилкой в другой. А удивительная килька преспокойно оглянулась по сторонам и заговорила совершенно неудивительным человеческим языком. Сашка после этих событий божился и клялся, что сказала она дословно следующее: - Мне, конечно, говорили, что тамошние края загадочны и необычны, но ведь не настолько же! ("Потом,- говорил Сашка,- она кого-то позвала. Не то фурию, не то гурию какую-то..." "Может быть, голотурию?"- поднимали его на смех. "Во-во, голотурию!" - кричал бледный от обиды Сашка.) - Простите,- сказал тогда Сашка, еле ворочая языком, - я... - Это, надеюсь, Марианская впадина, - подозрительно спросила килька. - Нет, - ответил совершенно растерявшийся океанолог, - Это квартира. Тут килька попыталась горестно вздохнуть всей грудью, но у неё это не получилось. К тому же она заметила вознесённый над ней и так и не опущенный столовый прибор. - Караул! - пискнула от ужаса Тося,(а это была, конечно, она), - Портачи! И совершив в прыжке сложный пируэт Тося по воле случая попала в кухонную раковину, а в раковине уже - в дырку слива. Глухо стукнувшись пару раз о изгибы водопроводного колена, она исчезла, будто её и не было на кухне у Подгородницкого. Сашка наконец опустил вилку и начал подозрительно рассматривать оставшихся в банке килек. Но все они то ли никак не могли вырваться из объятий Морфея, то ли и впрямь были самыми обыкновенными кильками, законсервированными где-нибудь на побережье Хабаровского края - чёрт их разберёт. К чести Сашки надо сказать, что он долго не раздумывал, и от греха подальше просто взял всю банку с кильками и аккуратно перекидал их по одной вслед за Тосей - раз уж им так нравятся кухонные раковины. Но по неизвестной нам причине ни одна из них так и не проснулась, и, должно быть, все они до сих пор ещё спят в могучем водосливном колене московской кухни. Потрясённый океанолог и бард ещё с полчаса сидел, растирая виски и мучительно сопоставляя количество выпитого пива с привидевшейся жутью,но для белой горячки явно не хватало. Наконец он решился на отчаянный шаг и позвонил в гостиницу Жаку ив-Пусто. Твёрдым и спокойным голосом он медленно описал все события, пытаясь ничего не преувеличить, профессор же поведал ему о странной картине, открывшейся ему на илистом дне великого океана, о туземце и о наутилусах; и в какой-то момент оба они вдруг замолчали, поражённые внезапно открывшимся перед ними НЕВЕДОМЫМ. Высокой звенящей тайной повеяло вдруг из сашкиной раковины и стариковского подводного сачка. - Послушай, - сказал после долгого молчания весёлый старикан Жак ив-Пусто, - У меня свободная неделя в Москве. Я беру свой батискаф и мы ныряем в городскую канализацию. Мы должны раскрыть эту загадку! - Мы должны раскрыть эту загадку, - зачарованным эхом откликнулся Сашка. В окнах светало. Через несколько часов невыспанный Жак, позвонив родне в Париж, наскоро собрал свой саквояж с самым небходимым: приёмником, сачком, рН-метром и счётчиком Гейгера, и выскочил на улицу, где его уже ждал бледный от бессонницы океанолог.Вдвоём они побежали на склад экспедиции и сначала долго вытаскивали двухместный профессорский батискаф, хоть и миниатюрный, но тяжеленный. Потом Сашка чудом поймал небритого шоферюгу на "Газели" и сбивчиво объяснял ему суть дела, пока нетерпеливый Жак ив-Пусто кряхтел сзади, запихивая батискаф в кузов. Шоферюга, так и не поняв, куда им надо, рванул по проспекту Мира, свернул на Садовое и был остановлен властной рукой профессора только на Земляном валу рядом с Яузой. Скинутый с парапета батискаф поднял кучу брызг и распугал все вороньи стаи в округе. Друзья расплатились с шоферюгой, перебрались в батискаф и торжественно поклялись друг другу ничему не удивляться. У водителя началась икота, а после того, как батискаф погрузился, он ещё долго стоял, в изумлении глядя на редкие мутные пузыри, ковырял в носу и грозил кулаком неизвестно кому, пока к нему не подъехал на "Мерседесе" милиционер и не увёл его за пределы нашего повествования.